Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны
Шрифт:
Дни шли за днями, рейсы следовали за рейсами, лица пассажиров менялись, как стеклышки в калейдоскопе, и я незаметно прослужил на «Барятинском» четырнадцать месяцев.
За это время я сильно переменился, отдохнул от тяжелой четырехлетней матросской службы, возмужал, поздоровел, поправился на хорошем, сытном столе, прочитал много специальных книг, которые доставал в библиотеке военно-морского собрания, и много узнал нового и полезного для моряка.
Из меня начал вырабатываться серьезный и знающий свое дело помощник капитана.
Осенью 1888
Это был высокообразованный и очень интересный, бывалый и наблюдательный человек. Я скоро начал его буквально обожать и ходил за ним следом.
Аркадий Петрович помогал мне заниматься астрономией, метеорологией и теорией корабля.
По ночам, во время стоянки на «девяти футах», мы забирались в маленький кормовой салончик и вели бесконечные разговоры и споры на темы из морской истории и летописи известных кораблекрушений. Приводилось много имен старых и новых великих мореходов, от Васко да Гамы и Магеллана до знаменитого русского адмирала Бутакова и — тогда еще капитана — Макарова. Спорили о круглых судах и судах скользящего типа, и часто осенний тусклый рассвет заставал нас оживленно беседующими в маленькой, накуренной донельзя каюте, перед догоревшими свечами.
Во время этих бесед мы говорили и о том, что нас больше всего тогда волновало, — о волчьих нравах меркурьевских агентов.
В моей памяти навсегда останется трагическая история небольшого каспийского судна.
Вот она.
Солнце склонилось к вечеру. Было душно и пасмурно. Небо было еще совершенно чисто, но на горизонте клубились черные зловещие облака.
На девятифутовом рейде, заставленном сотнями пароходов и барж, шла обычная дневная сутолока и стоял стон от грохота паровых лебедок и цоканья насосов, перекачивающих керосин и нефтяные остатки из морских пароходов в баржи.
В кают-компании паровой шхуны «Кама», грузившейся железом для строившейся тогда Петровской железнодорожной ветки, агент, командир и судовой приказчик оформляли документы.
— Ну, Василий Степанович, — обратился коренастый рыжебородый агент к молодому худенькому лейтенанту, командиру «Камы», — возьмете, значит, еще эту партию рельсов?
— Ей-богу, Петр Иванович, не могу. На дворе октябрь, барометр падает, а шхуна, посмотрите сами, и то уж кормою больше девяти фут сидит. Меня прямо волной задавит в случае шторма.
— Да полно вам смешить-то, Христа
— «Волга» мне не указ. Да, может быть, в то время барометр хорошо стоял.
— Господи, беда мне с этими флотскими! Вы все думаете, Василий Степанович, что вам океанские плавания предстоят! Ведь всего-то навсего восемнадцать, ну, много… двадцать часов пройти до Петровска — и то берегом.
— То-то и плохо, Петр Иванович, что берегом! У меня от железа девиация совершенно изменится, я не могу своему курсу верить. Знаете, будь это на военном судне, так я по крайней мере попросил бы сутки времени на определение девиации, прежде чем идти в море!
— Ну хорошо! Мы не будем говорить о том, что было бы на военном судне; мы все служим в коммерческом предприятии и обязаны заботиться о выгоде общества… Мне необходимо отправить этот груз — он срочный и разрознивать партии рельсов нельзя. Хотите вы сделать мне одолжение и принести пользу обществу, так возьмите, а не хотите — как знаете! Заставить вас взять я не могу, но сообщу в главную контору о вашем отказе и некоммерческом подходе к вопросу и пусть там разберут — кто прав, кто виноват!
— Вот видите, в какое вы меня положение ставите, Петр Иванович! Ведь вы знаете, что я не хочу с вами ссориться! — И взволнованный командир зашагал из угла в угол кают-компании.
— И я не хочу с вами ссориться, — спокойно проговорил агент, закуривая папиросу.
— Ну хорошо, Петр Иванович, я возьму эту партию рельсов, но, ради бога, не подводите вы меня так на будущее время; говорите заранее перед началом нагрузки, сколько у вас имеется в виду нагрузить на шхуну, и тогда будем обдумывать вместе и распределять партии предварительно.
— Ну ладно, будет время, так будем с вами тогда это делать, а теперь-то берете?
— Беру, ладно, только в последний раз!
— Ну и слава богу! Эх вы, теоретик! — И довольный Петр Иванович засмеялся.
— Кончайте бумаги! — обратился он к приказчику, ожидавшему с почтительной улыбкой, чем кончится спор начальства.
Василий Степанович подошел к барометру.
— Господи, еще упал… ну, будет шторм!
— И лучше, качать не будет с железом-то, — засмеялся Петр Иванович и вышел из кают-компании.
Багровым шаром уходило солнце в бурые, с золотыми краями облака.
По взморью шла длинными рядами мелкая зеленовато-желтая зыбь; в ней плескались и кувыркались белокрылые чайки. Ласточки низко пролетали над морем, рассекая воздух крепкими черными крыльями.
«Кама» снималась с якоря.
— Алла… Магомет… Али! — ревели тюрки-матросы, поднимая вручную тяжелый якорь.
— Чист якорь! — раздался с бака голос помощника командира.
— Закрепить по-походному! — ответил с мостика Василий Степанович.