Соленый ветер
Шрифт:
– Остались здесь, – продолжила Лорен, – открыли ресторан в нескольких милях отсюда.
Конечно, я им позавидовала. Такая жизнь могла быть у нас с Уэстри, именно об этом я мечтала.
Я сделала глоток чая и поставила белую фарфоровую чашку на блюдце.
– Вы говорили, что знаете Уэстри, – тихо напомнила я, боясь услышать ответ.
Грег с Лорен переглянулись.
– Да, мы знали его много лет:
Боже. Они говорят о нем в прошедшем времени.
– Знали? – переспросила я.
– Да, – ответила Лорен, – он приезжал каждый
– Паломничеством?
Грег улыбнулся:
– Паломничеством в надежде отыскать вас.
Я растерянно наблюдала, как в чае растворяются сливки. Слова Грега повисли в воздухе, и я покачала головой, вспомнив Китти, госпиталь, Париж…
– Не понимаю, – пробормотала я, пытаясь увязать известную мне историю с их словами.
Грег отпил чай.
– Он рассказал нам вашу историю. Как вы полюбили друг друга на острове во время войны и как война разлучила вас.
Я покачала головой.
– Но почему он не попытался разыскать меня в Сиэтле? Даже не написал?
– Чувствовал, что не надо вмешиваться. Это место было чужим для него, – объяснила Лорен. – Он знал, что у вас там семья, своя жизнь. Но все же, в глубине души, продолжал верить, что вы вернетесь и однажды будете ждать его в бунгало, как когда-то давно.
Я наклонилась к сумке и достала кожаный блокнот.
– Я нашла это. Его письма.
– Да, – продолжила Лорен, – каждый год он писал новое. Оставлял их в бунгало, надеясь, что вы их найдете. – Она сложила ладони и печально покачала головой. – Так романтично. Мы с Грегом очень симпатизировали ему: несмотря на тяжелое состояние, он каждый год совершал непростое путешествие. Так трогательно.
Я резко выпрямилась:
– Что вы имеете в виду: «несмотря на тяжелое состояние»?
– А вы не знаете? – удивился Грег.
– Что?
Лорен неодобрительно посмотрела на Грега и наклонилась ко мне поближе, словно собиралась сообщить что-то ужасное:
– Милая, мистер Грин прикован к инвалидной коляске. Его парализовало в войну.
Я приложила руку к сердцу – грудь пронзила острая боль. Парализовало. Закрыв глаза, я вспомнила сцену в парижской больнице, как он лежал и смотрел на Китти. Он отказался меня видеть не из-за Китти, а из гордости?
– Все это, должно быть, очень тяжело, – сказала Лорен. – Простите, если наговорили слишком много. Просто мы столько лет наблюдали за историей этого чудесного человека и надеялись, что однажды увидим ее завершение. Анна, это просто удивительно, что вы здесь. Мы с Грегом надеялись, что вы приедете ради Уэстри, но с годами надежда угасла…
Я смотрела на блокнот у себя в руках и пыталась все осознать.
– А Уэстри? Где он сейчас?
Лорен забеспокоилась:
– Точно не знаем. Он уже лет пять не приезжает. Мы боимся, что он мог…
Грег положил руку на ладонь Лорен, словно попросил ее замолчать:
– Я думаю, сначала вам надо прочитать его письма. Может, в них есть какой-то намек.
Я встала.
– Спасибо. Спасибо вам большое за все. Мне нужно возвращаться. Внучка заждалась.
Лорен подошла ко мне поближе:
– Давайте
Я покачала головой:
– Спасибо, доберусь сама.
Я спустилась по ступенькам, вышла на пляж и поспешила назад – быстро, насколько позволяли больные ноги. Я молилась, чтобы Уэстри был еще жив.
Глава 17
Ранним утром я поудобнее устроилась на балконе, в плетеном кресле. Дженнифер отправилась на пробежку, вернется не раньше чем через час. Я открыла блокнот Уэстри, перелистнула первую страницу и вчиталась в знакомый почерк:
«23 августа 1959
Драгоценная Клео,
Это первое письмо, написанное со дня прощания на острове, когда гудящие самолеты унесли нас в разные концы света. Сегодня, 23 августа, я вернулся в бунгало, – много лет назад мы впервые повстречались именно в этот день, – надеясь найти тебя или хотя бы напоминание о тебе, ведь прошло двадцать лет, а ты по-прежнему в моей памяти и моем сердце. Ты будешь рада узнать, что наше место почти не изменилось. Все так, как мы оставили. Бриз колышет занавески. Стол и стул. Кровать. Все, кроме тебя.
Как же я хочу, чтобы ты оказалась рядом, любовь моя. Мечтаю обнять тебя, как когда-то. Знаю, ты где-то далеко, живешь своей жизнью. Не хочу вмешиваться в эту жизнь. Но сердце тоскует о тебе. И так будет всегда. Каждый год я буду приходить сюда в этот день, надеясь, что наши пути вновь пересекутся. Оставлю этот блокнот в почтовом ящике. Буду с нетерпением ждать письма и тебя.
Искренне твой,
Грейсон».
Я опустила журнал на колени и задумалась над письмом, что попало ко мне в руки с таким опозданием. Он еще любит меня. Боже, все еще любит. Как и я любила его в 1959-м и люблю до сих пор. И бунгало – он сказал, оно не изменилось с нашего отъезда. Но почему он ничего не написал о картине? Я перевернула страницу и продолжила чтение:
«23 августа 1960
Дорогая Клео,
Должен признать, я с нетерпением открывал ящик и доставал блокнот. Надеялся увидеть несколько строк от тебя или, еще лучше – тебя саму. Но я ждал столько лет, что такое один год? Буду терпелив. Обещаю, любовь моя.
За это время я успел все обдумать. Не понимаю, почему ты не отвечала на мои письма из парижского госпиталя и не приехала ко мне. Китти сказала, что ты вышла замуж, но я ей не верил, во всяком случае сначала. Как ты могла выйти замуж после нашей любви?
В любом случае я уже со всем смирился, но храню надежду, что ты вернешься и мы снова будем вместе. Я знаю, жизнь продолжается, но я не могу жить полной жизнью, когда тебя нет рядом.
До следующего года, любовь моя,
Грейсон».
Я отложила письмо. Я слишком разволновалась и расстроилась, чтобы читать дальше. Китти обманывала нас в больнице. Перехватывала письма. Зачем она это делала? Если бы я получила письма от Уэстри, могло бы все обернуться иначе?