Солги обо мне. Том второй
Шрифт:
Глава шестьдесят первая: Меркурий
Глава шестьдесят первая: Меркурий
В выходные мы собираемся за город по случаю хорошей погоды, но, когда Валерия начинает собирать Вовку, на ее лице появляется тревога. Судя по тому, как она щупает его шею, лоб и щеки - у сына температура. Ну или ей снова кажется, что он приболел, потому что она слишком над ним трясется и иногда перегибает палку.
— Что случилось?
– Я присаживаюсь рядом с сыном, еще раз проверяю, крепко ли подвязаны его спортивные штаны, пока Лера сбегает
– Вовка, а ну-ка скажи мне - у тебя что-то болит?
Сын пару секунд размышляет, потом дергает плечами и бодает лбом мое плечо. Это у него такое проявление личной любви. Я в ответ тоже его бодаю.
— Он кашлял ночью, - встревоженно говорит Лера, пытаясь усадить его так, чтобы Волчонок хотя бы пару минут не вертелся и дал померить температуру.
– Я вставала к нему, проверяла, но температуры точно не было.
Утром я проснулся без Леры рядом - она спала в комнате Вовки.
— Я не слышал ничего, - хмурюсь, пытаясь вспомнить, просыпался ли вообще ночью.
— Потому что кто-то очень крепко спит, - выразительно, по словам, говорит она и занимает сына книжкой, чтобы он не вертелся как юла.
Приходится скорчить строгую рожу и сделать Волчонку внушение, что маму нужно слушаться, тем более, когда она заботится о его здоровье. Каким-то образом это всегда действует. Валерия говорит «спасибо» одними губами, и минуту мы молча сидим в центре гостиной, пока тишину не нарушает электронный писк градусника. На маленьком экранчике отметка «37.7». Я даже моргаю, чтобы убедиться, что ничего не перепутал.
— Открой рот, - требует Лера, разворачивая Вовку к себе.
– Высуни язык, вот так.
Показывает на себе - и сын, заливаясь смехом, вертится у нее на руках, пытаясь изображать то ли маленькую змею, то ли котенка. Беру ситуацию в свои руки: сажаю рядом, придерживаю за плечи и строго прошу слушаться маму. Лера осматривает его горло и, судя по ее лицу, там точно не все в порядке.
— Нужно ехать в больницу - по-моему, у него ангина.
— А она точно так начинается?
– Пытаюсь вспомнить, как сам в детстве болел этой дрянью. Температура высокая у меня была сразу и горло болело так, что мне точно не хотелось кататься по полу и пытаться устроить бои без правил. Вовка, хоть и румяный, но больным точно не выглядит.
Хотя все-таки покашливает.
— Дети очень по-разному переносят ангину, - решительно говорит Валерия и уже забирается в ящик с детскими лекарствами, выискивая там разные ингаляторы и прочую ерунду от горла. Что-то сразу брызгает ему в рот, из-за чего Волчонок фыркает и прячется мне за спину.
– Максим, я не шучу. У него горло краснючее. Запускать нельзя.
Я бросаю взгляд на часы - половина десятого утра, суббота.
— Валентина Алексеевна сегодня с девяти до часу, - как будто читает мои мысли жена – и я сдаюсь.
В конце концов, не будет ничего плохого, если мы и правда заедем в поликлинику.
По дороге в машине обращаю внимание, что Волчонок действительно подкашливает, причем хуже ему становится буквально на глазах. Валерия прижимает его к груди и все время что-то шепчет на ухо.
— Мама, я хорошо, - успокаивает он, немного отмахиваясь от ее попыток снова померить температуру.
Вдруг ловлю себя на мысли, что его «мама» в адрес Валерии максимально режет мне слух. Потому что у Вовки есть настоящая мама, живая и даже почти здоровая.
После встречи с Верой я все время гоняю от себя эту мысль, но сейчас она предательски догоняет меня в самый беззащитный момент, когда я сосредоточен на дороге и не могу занять голову чем-то более тупым, чем тяжелые размышления.
Вера считает ребенка погибшим.
А я все это время считал мертвой ее.
Очевидно, Олег очень постарался, чтобы провернуть эту многоходовочку. Он из шкуры вылез, чтобы сделать максимально больно нам обоим. Ее ребенка забрал, чтобы мучилась, а мне - подкинул, чтобы, глядя на него, мучился я, думая, что мою любимую женщину убил мой же ребенок в ее животе.
Со мной у этого мудака получилось очень хорошо, потому что Вовкины глаза ни на минуту не давали мне забыть, кто его мать. Что думала Вера? Как она жила все эти годы? В нашу последнюю встречу она была настолько непроницаемой, что даже мне, со всеми моими навыками, не очень удалось проникнуть за ее броню. В любом случае, для любой нормальной матери потеря ребенка останется трагедией на всю жизнь.
Но теперь во всей этой ситуации бессердечным мудаком оказываюсь уже я, потому что должен сказать Венере правду. Потому что должен сказать правду Валерии. Но, блядь, как?!
— У меня тут болит, - хнычет и показывает на горло Вовка, когда мы уже почти подъезжаем к поликлинике.
В зеркале заднего вида у Леры такой вид, будто нам предстоит сделать серьезную операцию, а не сходить на прием к детскому врачу. Она не из тех женщин, которые в подобных ситуациях будут бравировать правотой в духе «Ну вот видишь, я же говорила!» Вместо этого она крепче прижимает Волчонка, и сама несет внутрь, хотя он уже вымахал и перестал быть малой ношей. Но когда она так в него вцепилась, бесполезно предлагать свою помощь.
Это материнский инстинкт - любой ценой защищать потомство.
Я, блядь, просто не знаю, как сказать ей, что Вовкина настоящая мать жива, и что все это время она отсутствовала не потому, что наркоманка и алкашка и ей все равно, а потому что считала его мертвым! И я не знаю, как открыть правду Вере, потому что она потребует вернуть сына, а это разобьет Лере сердце. Да и я, черт его все дери, не готов отдать ей Волчонка, тем более, если рядом будет Олег.
От последней мысли меня буквально наизнанку выворачивает.