Солги обо мне
Шрифт:
— Я танцую не головой, доктор, - твердо говорю я.
– Что с моими ногами? Не уходите от ответа, пожалуйста.
Он понимающе качает головой, отодвигает в сторону легкое покрывало и разглядывает мою перетянутую конечность так, будто видит ее впервые, хотя в этом медицинском центре, кажется, уже не осталось даже медсестер, которые не зашли бы поглазеть на «бедняжку балерину».
— Доктор?!
– уже почти кричу я, прекрасно зная, что веду себя как истеричка, но неизвестность просто убивает.
— У вас острый артроз коленного сустава.
– Доктор выдерживает
– Тяжелое повреждение сустава, которое, к сожалению, уже сказалось на кости. Кроме того, обследование показало, что поражены оба колена
Я откидываюсь на подушку и смотрю в белоснежный пустой потолок.
Нужно что-то сказать? Заплакать? Потребовать провести дополнительные анализы? Позвать других врачей?
Единственное, что я сейчас знаю - моя жизнь пошла по кругу. Потому что однажды, несколько лет назад, я уже упала вот так на сцене, попала в больницу - и седой доктор с умным обеспокоенным видом сыпал разными научными терминами, которые в итоге свелись к нескольким простым словам: «Ты не сможешь ходить».
— Что с этим можно сделать?
– спрашиваю я, не отрывая взгляда от потолка, потому что именно там как на белом тканевом экране проносятся смазанные картинки моих воспоминаний. Точно таких же, как сегодня. Только теперь у меня другая фамилия и короче волосы.
– Я готова на все, чтобы вернуться на сцену.
Медсестра мнется, прежде чем перевести, а когда делает это, доктор вскидывает руки в свойственном всем итальянцам эмоциональном порыве.
— Вам нужно забыть про сцену!
– У него почти взбешенный вид.
– Сеньора, сейчас речь идет не о том, чтобы вернуться в балет, а о вашей возможности самостоятельно передвигаться!
— Я это уже слышала, - говорю я.
— Ситуация очень серьезная, сеньора Вера.
Мне остается только горько усмехаться, потому что чем дальше - тем больше этот разговор становится похож на державу. Как будто и не было всех этих лет восстановления, попыток встать на ноги, долгих болезненных процедур и первых, заново разученных па, каждое из которых неизменно заканчивалось падением.
— Нужна операция, - говорит врач. Я не понимаю по-итальянски, но даже если бы не помощь медсестры, я бы, кажется, все равно догадалась, о чем он, по одной только интонации.
– Очень серьезная операция, и ни один хирург не даст вам гарантию, что после нее вы сможете полноценно передвигаться без помощи…
Он запинается.
Наверное, даже у эмоциональных итальянцев отбирает дар речи, когда приходится сообщать молодой девочке, что она на всю жизнь останется инвалидом, и вместо каблуков будет «наслаждаться» выбором костылей.
— Я все это уже слышала, доктор, - дружелюбно улыбаюсь в ответ. И озвучиваю свой прошлый диагноз.
Они переглядываются.
Медсестра просит повторить, но я просто говорю, что она не ослышалась.
— Но… как?
– У доктора ошарашенный вид.
— Я очень упорная. Поэтому, пожалуйста, просто скажите, что нужно делать.
— Потребуется еще несколько консультаций, - неуверенно говорит он, снова зачем-то проверяя
– Но я не хочу давать никаких надежд, сеньора. Ваши суставы… после хирургического вмешательства вам потребуется длительная восстановительная терапия.
Я просто киваю.
Голова вдруг становится очень тяжелой. Может, от избытка теней прошлого, которые водят безумные хороводы вокруг костра моих тщеславных надежд, а может потому, что наконец, начинают действовать успокоительные.
— Мы сделаем все возможное, чтобы максимально…
Итальянский доктора и английский медсестры сливаются в один сплошной гул, становятся невыразительными, растянутыми, словно в фильмах, где старые кассетные магнитофоны зажевывали магнитную ленту. Но во всей этой вязкой паутине раздается выразительно громкий звонок моего телефона. Я кое-как разлепляю веки и тянусь к тумбочке. Медсестра помогает - вкладывает телефон мне в ладонь. Поднести его к уху - та еще непосильная задача, потому что я по-прежнему почти не чувствую ни свое тело, ни кости внутри него.
— Что случилось?
– слышу на том конце связи глухой и резкий голос Олега.
— Я упала, - еле ворочаю языком. Откуда он узнал? Это же Олег - он знает абсолютно все. Не сомневаюсь, что даже в моей балетной школе у него есть пара «нужных людей», которые держат его в курсе всего, что со мной происходит, пока он не может меня контролировать.
— Как это могло произойти?
— Тут рядом доктор, - хотя палата вокруг меня уже потеряла четкие контуры, и я не уверена, здесь ли тот итальянец или осталась только медсестра.
– Я могу дать тебе трубку и…
— Ты не закончила спектакль.
– Голос Олега становится абсолютно ледяным.
— Я не смогла.
– Мне странно спокойно от общения с ним, хотя таких убийственных интонаций в его исполнении я давно не помню. Возможно, он впервые настолько безжалостен. Но зато все это - хотя бы какая-то константа моей жизни, неизменная и постоянная.
– Так получилось. Люди ломаются. Балерины ломаются чаще остальных.
— Я разочарован.
— Я знаю.
Закрываю глаза и, не глядя, наугад протягиваю руку в сторону тумбы.
Разжимаю пальцы и телефон падает на пластиковую поверхность в глухим обреченным стуком.
Юпитер разочарован, потому что теперь Юпитер еще очень долго не сможет блистать рядом с Примой.
Я улыбаюсь от осознания внезапно открывшейся истины наших с ним отношений.
И спокойно засыпаю.
Глава семьдесят первая: Венера
Глава семьдесят первая: Венера
Я возвращаюсь домой только через две недели.
Гастроли давно закончились, труппа уехала, но моя медицинская страховка и виза покрыли еще одну неделю пребывания в итальянской клинике. Большую часть времени я просто валялась в кровати, потому что ходить было больно даже на смешных ходунках, похожих на те, с помощью которых учатся ходить годовалые малыши.