Сольная партия
Шрифт:
Оттуда она направилась в Вену, в Хольцеровский институт для психически неуравновешенных преступников с целью глубже исследовать интересовавшую ее тему – психопатологию насилия. Именно там она впервые столкнулась с удивительным феноменом наших дней – с партизанской войной в городских условиях. И с террористами – выходцами из буржуазной среды.
В последующие годы Кэтрин Рили продолжала свои научные изыскания и опросила множество интересующих ее людей почти во всех крупнейших городах Европы. Порой ей приходилось работать совместно с государственными службами, что вовсе не приводило
Она постоянно поддерживала самые тесные контакты с отцом и по меньшей мере дважды в год приезжала домой. Тот, в свою очередь, навещал дочь в Европе, особенно когда работа над сценарием итальянского фильма привела его в Рим. Дела Рили пошли лучше. Его имя вновь стало появляться на экране. Он завоевал призы за лучший сценарий на фестивалях в Берлине, Париже и Лондоне. Но в 1970 году тяжелейший сердечный приступ свалил его на пороге домика в Сан-Фернандо.
Горестное известие застало Кэтрин в Париже, в Сорбонне. Она сразу же вылетела домой. Рили держался изо всех сил, дожидаясь дочь, и, когда она наконец появилась в палате, голубые глаза на его мужественном загорелом лице, ставшем вдруг таким старым, блеснули ей навстречу знакомым светом. Она взяла его за руку. Он улыбнулся и умер.
На похороны пришли все: режиссеры, актеры, продюсеры, чиновники, те, кто боялся заговорить с Рили в трудные годы. Кто поворачивался и уходил прочь, стоило ему появиться неподалеку. Теперь же, когда он умер, даже пошли слухи, что Академия, возможно, учредит специальный приз его имени.
Как и подобает католичке старого закала, Кэтрин отказалась от кремации и стояла на кладбище у свежей могилы, принимая рукопожатия, и ненавидела, ненавидела всех этих трусов и лицемеров, чередой проходивших мимо.
А потом она сбежала в фермерский домик в долине Сан-Фернандо, но это не помогло – все вокруг напоминало об отце.
Кэтрин не к кому было обратиться, ибо одному отец не научил ее – как строить отношения с противоположным полом. Все ее романы отличались скоротечностью и по-настоящему не затрагивали чувств, а следовательно, не удовлетворяли и физически. Печальная истина заключалась в том, что ни один из встреченных Кэтрин мужчин не шел ни в какое сравнение с отцом.
Когда она находилась уже на грани срыва, спасение пришло в виде письма с английской маркой и кембриджским штемпелем, которое однажды утром появилось в почтовом ящике. В письме содержалось приглашение вести исследования в колледже, где Кэтрин прежде работала, и она ухватилась за предложение, увидев в нем спасительный выход.
С тех пор все наладилось. Казалось, она вернулась домой. У нее была работа, рукопись ее книги и Кембридж во всей своей красоте. Особенно красивым казался он в то замечательное апрельское утро 1972 года, когда Кэтрин впервые встретила Джона Микали.
Всю ночь она просидела над гранками пятого издания книги. Издатели просили закончить редактуру к пятнице. Вместо того чтобы лечь спать, Кэтрин решила не ломать привычный распорядок дня: надела спортивный костюм, села на велосипед и поехала в центр, такой чистый, тихий и красивый в ранний утренний час.
Пятнадцать минут спустя она бежала
– Прекрасное утро для бега, – заметил он.
Кэтрин сразу узнала его – еще бы, ведь афиши с его фотографией вот уже две недели висели повсюду в Кембридже.
– Да, почти как всегда.
Лицо музыканта осветилось улыбкой.
– А вы тоже из Америки. Мой день начался с везения. Вы здесь учитесь по обмену?
Ирландская сторона характера взяла верх, и Кэтрин громко рассмеялась.
– Те времена давно в прошлом. Я педагог. Преподаю в университете. Меня зовут Кэтрин Рили. Я из Калифорнии.
– Ничего себе! Я тоже. Мое имя Микали – Джон Микали.
С чувством некоторой неловкости она приняла протянутую руку, и тут же от странного волнения по коже побежали мурашки и в желудке разлился холод – новое и непонятное ощущение…
– Знаю. Сегодня вечером вы исполняете Четвертый концерт Рахманинова в сопровождении Лондонского симфонического оркестра.
– Надеюсь, придете?
– Вы, наверное, смеетесь. В первый же день студенты с ночи стояли у касс, в продаже не осталось ни одного билета.
– Пустяки, – бросил Микали. – Где вы живете?
– В Нью-Холле.
– К полудню у вас будет билет.
Кэтрин не могла отказать, да и не хотела.
– Очень мило с вашей стороны, – только и сказала она.
– После концерта в Тринити-Колледже состоится прием в мою честь. Могу ли я прислать вам приглашение и на него тоже? Там будет жуткая тоска, если, конечно, вы не придете. – Не дав девушке времени на ответ, Микали посмотрел на часы. – Ого, оказывается, уже поздно. На сегодняшнее утро у меня назначена четырехчасовая репетиция, а с Преви лучше не связываться. До вечера.
Он развернулся и убежал, а Кэтрин стояла и смотрела ему вслед, захваченная ощущением заключенной в нем силы и взволнованная, как никогда прежде.
На приеме она следила за ним из противоположного угла зала. Бархатный костюм, черная шелковая рубашка с открытым воротом, золотой крест на шее – все в Микали соответствовало ставшему привычным образу. Вокруг него толпился народ, но он проявлял признаки беспокойства и беспрерывно озирался по сторонам. Когда он заметил ее, его лицо озарилось улыбкой. Он взял два бокала с шампанским у проходившего мимо официанта с подносом и направился прямиком к Кэтрин.
– Я звонил в колледж, – начал Микали. – Почему вы мне не все сказали? Что вы – доктор Рили, какую занимаете должность, и все такое?
– Мне показалось, что все это неважно.
– Как я сегодня играл?
– Сами знаете, что отлично, – просто ответила Кэтрин и взяла протянутый бокал.
Микали улыбнулся и чокнулся с ней.
– За Кэтрин Рили, очаровательную католичку, за ее ум, интуицию и тонкий музыкальный вкус, а также за то, что в ближайшие три минуты она уведет меня отсюда и покажет Кембридж.