Солнца на полнеба
Шрифт:
– Моя мечта упакована. Глотать? – спросил у подруги.
Девушка отрицательно покачала головой, бросила на меня взгляд с упрёком и продолжила писать.
– У тебя красивая улыбка, – оборонила она между делом.
«Это худшее, что ты могла сказать», – подумал я.
Улыбаюсь я мило, но это дурной признак – лучший способ расстроить тех, кто меня знает.
Куранты отбили. Шампанское хлопнуло. Бумажка обожгла пальцы и грязными лохмотьями растворилась в благородном напитке. Запах гари уничтожил аромат стоимостью в сто баксов. Губы коснулись стекла. Кадык поднялся вверх, опустился вниз. Сделано. Желание загружено в тело.
Куплет первый
Весна
Весеннее солнце буравило стены скучного здания со сдержанной, но солидной вывеской на кирпичном фасаде. Перед входом, там, где всегда собираются заядлые курильщики и некурящие сплетники, уже разгуливала весна. Лучи, проходящие сквозь голые ветви деревьев, резали асфальт на мозаичный рисунок. Грязный, недотаявший снег – символ природной несдержанности – оседал кучками на почерневшем газоне. Он был уже настолько слаб, что даже воду на дорожки не выделял. Одурманенные солнцем, курильщики шумели громче обычного. Птицы на соседних деревьях неуважительно орали и перебивали их. Мир оживал вновь. Весна чувствовалась повсюду. Она брызгала жижей из-под колёс лаково-чёрных корпоративных автомобилей. Она рябилась в окнах соседних строений. Она пахла дымом оживающих кавказских жаровен. Весь мир рядился в весну. И только в кабинете на седьмом этаже того самого строения попахивало тухлецой залежалых проектов и недоворованных бюджетов. Запах источался в разговорах, в повседневном нытье.
В нашем обречённо сплочённом коллективе ныть любили и умели все, включая вашего покорного слугу. Хотя уж мне-то точно жаловаться было не на что. Проект и работа были и смыслом жизни, и единственной любовью. За остальных сказать не могу. Личностные достоинства и индивидуальные характеристики каждого из моих коллег были уникальными. Потому жилось нам… ну, как бы это сказать… разнообразно.
Из десяти человек моего отдела только двое были классическими нытиками. Впрочем, нет, пожалуй, только один – Дед Мазай. Поджигал именно он, а вторая – Светлана – была произведена и воспитана как человек весёлый. Однако слишком чутко поддавалась дурному настроению, отчего спутать её с занудой было несложно. Девушка инфицировалась любым возможным способом: словом, взглядом, строчкой в мессенджере. Эти две персоны ныли по классике. Остальные коллеги во взглядах на мир имели некоторую специализацию. Богдан слыл занудой поперёк природы своей. Классический результат воспитательного деспотизма. Сверху ему талантов было отмеряно на президента, но кто-то с пелёнок приучил к поражению. Результат вот он – по офису ползает. Андрюха и Маслин ныли брутально, агрессивно. В стиле «да рухнет ненавистный мир под стонами». Серёга поскуливал флегматично-ёмко и мелодично. Как на гуслях с высокого утёса птице улетающей. Иван ныл весело и творчески, однако ныл-таки. Да все ныли. А как иначе? Когда энтузиазм становится доктриной, то немудрено стать занудой, чтобы хоть как-то проявить себя. Сила противодействия всегда равна… Впрочем, банальщина. А в целом как-то так. Думаю, что вы оценили стиль и моего нытья тоже. Проехали, забыли. Вернёмся к обстановке.
Окна кабинета смотрели на север, из-за чего солнечный свет мы получали в виде отражения от соседнего здания. По этой причине весеннее настроение доходило в притушенном и помятом виде. Рифлёный пластик жалюзи добивал остатки. Хотелось, ах, как хотелось открыть окно и впустить дух свободы и талого снега, но подрядчики строительного департамента ангелами не были. Створки окон не знали полумер и открывались только настежь. Весною хочется лёгкого дуновения, а не грохота взбесившихся жалюзи. А значит, свежий воздух оставался там, где и должен был быть, а мы сидели здесь – в потёмках и духоте.
Кабинет наш делился на две части стеклянной перегородкой. Я, как начальник, обитал внутри аквариума. Остальные – в общем зале.
Прямо сейчас над моим столом навис брутальный нытик Маслин. Он в ультимативной форме склонял своего начальника (то есть меня) к перспективному и многообещающему предательству. Я слушал
Зовут меня Наум. Нет, вру. Чаще зовут Умка (за глаза) или Нама (в лицо). Я и моя работа – это нечто единое. Мало того, что я ею живу, так тут ещё и деньги платят. Суммы, причитающейся мне ежемесячно, нормальной российской семье бы хватило на год. Я же до недавнего времени тратил почти всё на закупку объедков мужского достоинства: золота, путешествий, шмоток (со стразиками и без них). Конечно же, не для себя, а на красоту – веером.
Каждая новая моя подруга была безупречно хороша и (очень часто) умна. Им бы внимания, но работа превыше всего. Обычно отношения случались короткими, но если затягивались, то сам факт союза становился причиной нескончаемой вины. Милая дама начинала страдать, сношать мой мозг, мой кошелёк и, всё реже и реже, меня самого. Одним словом, в долгую не работало, но на короткие забеги вполне себе.
Так и жил: работа – реальна, всё остальное фоном. Что-то когда-то я упустил и, как правильно, не понял. Во времена, когда друзья хотели машину, денег или конкретную девицу, я не хотел ничего. Так, похачивал. Похочу, похочу, да и расхочу. Должен сказать, что отсутствие желаний ведёт по жизни вернее, чем целеустремлённость у других. Ни одного отклонения от просчитанного вектора. Анализируешь текущий момент, находишь максимально перспективное решение и потихоньку, без эмоций топаешь курсом правильным. Когда мир меняется и исходные данные опрокидываются – вносишь корректировки. Метод «скользящих средних» на долгосрочном графике работает безотказно. Хотеть не вредно, но жить надо сейчас и здесь. В моём случае эта фраза звучит совершенно не так, как задумана, но уж как есть. Ведь вот он я – начальник группы спецов in silico. Даже на планёрки приглашают.
Чтобы как-то скомпенсировать себя – постоянно ругаюсь. Не в голос, но много и образно. В первой версии эти наброски писались почти исключительно матом, но – непотребное извёл. Пускай будет чистенько. Сдерживать себя – моё всё. Впрочем, опять же, так было до недавнего времени. Живи человек умом – и книг не писалось бы.
Принц
Юноша замер на месте и прислушался. Бездвижность действовала успокаивающе: мозаика пола не рябила в глазах, не раздражала мозг.
– Я уже хороший, – сказал он вслух ровным голосом. Сказал, боясь, что гулкие удары сердца не допустят к Ней этой лжи. – Я больше не буду ругаться, – пообещал в пустоту и прислушался к тишине.
Зал молчал. Принц прошёл в мастерскую в надежде найти подругу там. Её не было. Только полотна. Бесконечные полотна: у стен, на стенах, на полу, в нишах окон – везде. Его сокровище. На каждом холсте только Она. Юноша подошёл к мольберту и сорвал ткань, скрывающую небольшую картину. Возможно, самую маленькую из его работ. Он даже представить не мог, что сможет уместить любимый образ на такое скромное полотно. Каждая часть Её тела заслуживала пространства в разы большего, а вот на ж тебе – Она вся. Она и луч света. Их сговор против него – коварная и подлая измена. «Но как же Она прекрасна», – думал он, разглядывая картину.
Болт от арбалета когда-то, ещё в детстве, пробил доску в ставнях на вылет. Теперь каждый погожий день луч солнца прорезал мрак мастерской. От света болели глаза и ныло тело. Принц ненавидел его, а Она – любила. Это было несправедливо.
– Ты видела эту картину? – громко спросил он.
Звук голоса эхом укатился в пустоту замка. Принц ждал ответа, но Она снова ничего не вернула.
– Ты здесь почти такая же настоящая, как Твой любимый луч. Вы оба словно из стекла, – крикнул он в пустоту. Задумался, разглядывая холст. – Почему Ты была так ласкова с ним? Почему не со мной? – пробормотал он и почувствовал, как вновь закипает.