Солнца нет
Шрифт:
– Но ты же знаешь нашу журналистскую натуру! Любопытство у нас не отнять, мы в каждом слухе видим правду, – оправдался Меньшиков.
– Ой, Женёк, оставался бы ты художником, честное слово, – досадливо произнёс абонент.
– Художников у нас не ценят! – отрезал Евгений.
– Ладно, будь здоров.
– Прощай, – высказал журналист и прервал соединение.
На грубом и обычно бестолковом лице Ильи промелькнула задумчивость...
– Жека, вот судьба... Кто бы блин подумал, что три школьных друга пойдут разными ипостасями.
– Якобы есть тут тюрьма частная, где кого-то насильно держат, – сообщил Меньшиков.
– Ха, блин! – всплеснул руками качок. – Ты серьёзно? Не слыхал, – почесал он лысую репу.
На лице Евгения отобразилось разочарование, он надеялся на иной ответ, а на Кабана снизошло озарение...
– Хотя это идея! Прикинь Жека, зачем мы в тухлой государственной тюряге париться будем, если в своей собственной отсидеть можно?!! Например, спалился ты на каком-нибудь деле, срок заработал, отстегнул чинушникам бабки и тяни себе ходку у себя на частной зоне. Себе-то без палева особнячок построил со всеми удобствами, пусть тебя менты сторожат, а ты себе сиди и отдыхай, пусть даже воли реальной не видать.
– Государство на это не пойдёт, не мечтай. Больно жирно будет. Это только очень крутые позволить смогут, а обычному зеку, где сидеть? – отрезвил товарища репортёр, заставив задуматься. – Преступник должен сидеть в тюрьме, изолированный от общества, – Кабан после этих слов поперхнулся воздухом и подметил:
– Ты базар-то фильтруй, на выходе!
– А у нас цензуры нет, – усмехнулся Меньшиков.
– Цензуры нет, но ты совесть-то имей.
– Ладно, не мурзись, что против шерсти погладил, – разрядил ситуацию журналист, добавив. – Зачем кому-то содержать личную тюрьму? С какой целью? Я этого не могу понять, пока что...
Илья почесал затылок.
– Да-а-а... Вопрос интересный. Мне только одно в голову приходит. Кто-то на этом бабки большие греет, наверное.
В следующую минуту к бугаю подбежал пятилетний ребёнок. Он был из числа детей, празднующих день рождения ушастой девочки с диадемой. Её эффектная мамочка с подругой, единственные из взрослых в этой компании отлучились, наверное, покурить.
– Дяденька, отведите меня в туалет, – попросил мальчик с невинным лицом.
От такой просьбы Кабан начал икать...
– Ты чё, спиногрыз? Ты чего в натуре меня с мамашей попутал? Топой вон в пальму облегчись! – указал здоровяк на кадку с пышной растительностью.
– Полегче, Илюш, – вступился Евгений. – Малец не виноват, что его мама слегка напоминает тебя, – пошутил он. – Туалет вон там, – указал репортёр мальчику, тот, прежде чем убежать, показал Илье язык.
– Я не понял Жека, ты щас мне комплимент что ли отвесил? – спросил опешивший Кабан.
Илюша Кабанов после дружеской встречи проследовал
– Кабан, почему ты с ним так себя по клоунски вёл?
– Во-первых, я всегда мечтал стать актёром, во-вторых, не обманешь – не проживёшь, и, в-третьих, он сам меня таким хотел видеть, – ответил Илья.
Глава 11
– Здорово, Микола! – поприветствовал соотечественника напарник.
– Здоровеньки буллы, Серго! – ответил усач с улыбкой, привстав из кресла, пожал товарищу руку.
– Слухай братко, там в восьмой камере клиенты дюже намусорили. Прибраться трэба, так ты бы занялся, – проговорил сослуживец.
– Сейчас займусь, – лениво заявил Микола, взяв в шкафчике ведро, щётку, тряпку и швырнув с брезгливостью тряпку в ведро, пошёл к восьмой камере. Но на полпути его вдруг осенила мысль...
«А кого мне сегодня выбрать?»
Мужчина зашёл в камеру, где томился знакомый Семёныч, который несмотря на скудный рацион тюремной пищи, ничуть не похудел.
– Вставай, сволочуга, пора делом заняться! – сказал хохол, снова отвесив толстяку пинок.
– За что? – всхлипнул барыга.
– За сало! – пояснил стражник.
– Но я ведь не брал!!! – оправдался заключённый.
– Знаю, что не брал. Но осадок-то остался! – брякнул Микола, закрутив, левый ус.
Делать нечего, нехотя взяв ведро с тряпкой поплёлся Семёныч, ведомый надзирателем к месту беспорядка. Кандалы на запястьях звонко стукались об цинковое ведро, нервируя Миколу. Глухая стальная дверь камеры с мерзким пробирающим до озноба скрипом отворилась, распахнув растёкшуюся кровавую лужу на кафельном полу, и мириадами запёкшихся тёмно-бордовых пятен.
– Ч-что эт-т-то т-такое? – в ужасе промямлил арестант.
– Ясно что. Кровь, – спокойно отозвался охранник. – Чего дрожишь?
– Я б-боюсь... – просипел Семёныч.
– Ах ты, тварь, людей значит, наркотой губил, а крови боишься?!! – вспылил Микола, с силой запихнув жирдяя внутрь. – Давай скотина, до блеска, чтоб тут всё оттёр, не то зубы тебе живо пересчитаю! – пригрозил он.
Преодолев животный страх перед увиденным, торгаш начал вазюкать тряпкой по луже, выжимая её в ведро. Надзиратель пододвинув к себе табуретку, сел.
«Эх, мать честная, что-то совсем тошно себя чувствую в этом чистилище. Уже прямо невыносимо как мерзко на всё это смотреть... – подумалось Миколе. – Да-а... Если б я не знал, что здесь не люди, а твари сидят, то относился бы к ним по-человечески. Наше дело маленькое, за порядком следить, слава Богу, мы этого беспредела не касаемся, иначе бы я не смог вынести тяжкого груза на душе. Хотелось бы конечно знать, почему хозяева выбрали именно нас в работники, почему с Украины, из Киева? Что москалики на такую высокооплачиваемую халтуру не согласились бы?