Солнца Скорпиона

Некоторая часть странной и удивительной истории Дрея Прескота, которую мне благодаря счастливому случаю выпала честь редактировать, уже увидела свет. [1] Однако, когда я слушаю свой маленький кассетный магнитофон, то власть спокойного уверенного голоса Дрея Прескота по-прежнему не отпускает меня. В невероятно долгой жизни этого человека ещё многое остается неузнанным, и мы должны быть благодарны, что нам подарили те сведения, которые теперь стали доступны.

Эти кассеты, которые передал мне мой друг Джеффри Дин в тот памятный день в Вашингтоне — кассеты, полученные им в Африке от Дэна Фрезера, который единственный из нас видел Дрея Прескота и говорил с ним, представляют собой невероятную ценность. И все же нескольких кассет недостает. Это совершенно ясно из контекста. Незачем и говорить, что это настоящая трагедия, и я настойчиво просил Джеффри выяснить, не сможет ли он каким-нибудь образом установить, как они пропали. Он пока оказался не в состоянии предоставить никакого объяснения. Будет слишком фантастично надеяться, что благодаря какой-нибудь счастливой случайности кто-то, возможно, наткнется на эти недостающие кассеты — скажем, в камере хранения аэропорта или в столе находок. Если же они, как я опасаюсь, лежат заброшенные в какой-нибудь пораженной эпидемией западно-африканской деревне, неузнанные и забытые, то кто-нибудь вполне может употребить их для записи каких-нибудь новомодных однодневок.

По описанию Дэна Фрейзера, Дрей Прескот — человек ростом немного выше среднего, шатен с прямыми волосами и карими глазами, взгляд которых отличается странным спокойствием и властностью. При виде его плеч у Дэна глаза на лоб полезли. Дэн сразу почувствовал в нем какую-то колючую честность и бесстрашную смелость. Двигается он, по словам Дэна, словно крупная дикая кошка, бесшумная и смертоносная.

Родившийся в 1775 году, Дрей Прескот настойчиво называет себя простым моряком, однако его рассказ уже показывает, что даже в земной период его жизни, когда он пытался без особого успеха сделать карьеру, его ждала какая-то великая и почти невообразимая судьба. На мой взгляд, он всегда ожидал, что с ним случится что-то значительное и таинственное. И когда Саванты, эти полубожественные жители Качельного Города Афразои, переместили его с Земли на Креген, мир под Антаресом, он положительно упивался испытаниями, предназначенными для его проверки. Что-то в его характере наверно, присущая ему психологическая независимость, склонность быстро приходить в ярость при столкновении с несправедливости власти и особенно его вызывающая решимость исцелить в Бассейне Крещения покалеченную после падения с зорки ногу его возлюбленной Делии, — заставило Савантов выбросить его из обретенного им рая.

Позже, после того как Звездные Владыки переправили его обратно на Креген, под Солнца Скорпиона, он все-таки смог пробиться наверх, став зоркандером клана Фельшраунг. Затем, после того как Прескот попал в рабство и угодил на мраморные карьеры Зеникки, он завоевал уважение — в том же анклавном городе Зеникке — в глазах Шуши, внучатой тетки главы дома Эвард, которая даровала ему титул князя Стромбора, передав ему во владение все наследие своей семьи. Судя по тому, что он говорит в дальнейшем своем повествовании, все эти перемены мало на него подействовали. Мне как-то не верится, будто это правда. В тот ранний период своего пребывания на Крегене Дрей Прескот рос и мужал, но происходило это не так, как у нас на Земле, и нам это, наверно, нелегко понять.

Что же касается редактирования кассет, то я сократил определенные куски повествования и попытался внести какой-то порядок в путаницу имен, дат и топонимов. Например, Прескот не проявляет последовательности в употреблении имен и названий. Иной раз он произносит слово по буквам, и это сильно облегчает написание. В других случаях я пытался записать имя или название, опираясь на фонетику, следуя, надеюсь, указанным им ориентирам. Например, слово «джикай» — jikai — он произносит именно так — jickeye. Он часто употребляет слово «на» между именами собственными. Как я понимаю, оно эквивалентно английскому «of» — «из», [2] употребленному скорее как французское «de». Но он также употребляет и слово «нал». В одном месте он говорит «Мангар на-Аркассон», а в

другом «Саванты нал-Афразоя». На мой взгляд, такое употребление не связано с удвоенной гласной. На Крегене явно действуют грамматические правила, отличающиеся от привычных нам на Земле. При таких обстоятельствах я чаще всего заменял оба эти предлога на «из».

Говорит Прескот с тем характерным отсутствием заблаговременной продуманности, какого и следует ожидать от человека, вспоминающего далекое прошлое. Он перескакивает с одного на другое, обращаясь к различным крепко впечатавшимся воспоминаниям, но я считаю, что это придает его повествованию определенную непринужденность и энергичность. Идя на некоторый риск вызвать неудовольствие у языковых пуристов, я в большинстве случаев лишь исправлял пунктуацию, сохраняя ход мыслей Прескота таким, как он его излагал.

Он пока не сказал ничего примечательного о смене сезонов и, как правило, использует именно это понятие, а не «год», которое почти не упоминает. Как я подозреваю, сезонные циклы на Крегене могут быть более сложным астрономическим, метеорологическим и сельскохозяйственным явлением, чем привычная для нас смена времен года.

Джеффри Дин так сказал мне:

— Вот кассеты из Африки. Я пообещал Дэну Фрезеру чтить обещание, данное им Дрею Прескоту — так как искренне верю, что за желанием Прескота рассказать свою повесть людям Земли стоит какая-то цель.

Я тоже так считаю.

Алан Берт Эйкерс.

Однажды меня уже выбросили из рая.

И теперь, пытаясь соединить разорванные нити своей жизни здесь, на Земле, я, Дрей Прескот, понял, насколько же бесполезно притворяться, будто все вернулось в прежнее русло. Все, что мне дорого, все, чего я хотел, на что надеялся, чем был счастлив — все это по-прежнему находилось на Крегене под Солнцами Скорпиона. Там, как я знал, меня по-прежнему ждала моя Делия. Делия! Моя Делия Синегорская, моя Делия на-Дельфонд — потому что Звездные Владыки пренебрежительно выставили меня обратно на Землю прежде, чем Делия смогла стать Делией на-Стромбор. Там, на Крегене, под Антаресом, находилось все, чего я желал, и в чем мне было отказано здесь, на Земле.

Возвращение на Землю обогатило меня одним неожиданным опытом.

Разразился мир.

С восемнадцати лет я не знал ничего, кроме войны, если не считать краткого и бесплодного периода Амьенского мира. И даже тогда я полностью не освободился от службы. Последствия этого нового мира были для меня простыми и неприятными.

Подробности моих скитаний после того, как мне не удалось избежать расспросов, когда я в голом виде прибыл на тот пляж в Португалии, не имеют значения, так как я признаю, что находился тогда, должно быть, в состоянии шока. С точки зрения вахтенных, я исчез за бортом той ночью, семь лет назад, бесследно пропал с юта «Роскоммона» в ночь после захвата нами французского восьмидесятипушечного корабля. Будь я, с точки зрения флота, по-прежнему жив, то при нормальном ходе событий мог бы ожидать производства в капитаны третьего ранга. Теперь же, с наступлением мира и необходимостью как-то объяснить семилетний промежуток в жизни, когда корабли ставили на прикол, а моряков выгоняли в шею гнить на берегу, — мог ли я, простой Дрей Прескот, надеяться достичь этих головокружительных высот офицерской карьеры?

По воле случая я как раз находился в Брюсселе, когда Корсиканец сбежал Эльбы и поднял Францию к последнему блеску Ста Дней.

Как мне представлялось, я вполне понимал чувства Бонапарта.

Мир лежал у его ног, а потом не осталось ничего, кроме крошечного острова. Его отвергли, низложили, от него отвернулись друзья — его тоже, в некотором смысле, вышибли из обретенного рая.

Сражаться против Бонапарта и его флота было моим долгом, поэтому я не ощущал ни малейшей несообразности, когда в тот роковой день восемнадцатого июня 1815 года оказался при Ватерлоо.