Солнце любви [Киноновелла]
Шрифт:
Звучит музыка. Тичфилд. В гостиной у графини Саутгемптон на вёрджинеле (разновидность клавесина) играет Мэри Фиттон (это было редкостью в ту эпоху, поэтому составляло особое очарование смуглой леди, под что подпала и королева Елизавета, любившая танцевать).
Шекспир в гостиной слушает ее игру, еще бесконечно далекий от юной леди, но, увлеченный ею, обращается к ней про себя весьма фамильярно.
Номер гостиницы. Входит Мэри Фиттон. Горничная помогает ей снять верхнюю одежду и выразительно смотрит на стол, где при свете свечей новый лист с сонетом. Мэри берет в руки лист, глаза ее ослепительно вспыхивают, как ночь со звездами, и откуда-то с вышины звучит голос.
УИЛЛ Недаром имя, данное мне, значит «Желание». Желанием томим, Молю тебя: возьми меня в придачу Ко всем другим желаниям твоим. Недобрым «нет» не причиняй мне боли, Желанья все в твоей сольются воле. {135}Сонет отдает детством, точно поэт подпал под возраст юной леди. По-юношески наивно, так томился Ромео по Розалине, прежде чем влюбиться в Джульетту.
ГОРНИЧНАЯ (угадывая состояние госпожи). Позвать?
МОЛЛИ. Смеешься?
ГОРНИЧНАЯ. Никто ведь не узнает. Вас разлучили с мужем, едва вы вышли замуж тайно, так вас приспичило. Теперь-то что вам пропадать?
МОЛЛИ. Но он актер.
ГОРНИЧНАЯ. Тем лучше. Актер заезжий - для дам всего лишь шалость, а не грех.
МОЛЛИ. Он подкупил тебя.
ГОРНИЧНАЯ. Я бы охотно переспала с ним, если бы он по уши не был влюблен в вас. А говорят, он отец семейства, у него даже дети-близнецы растут, девочка и мальчик, а ведет себя, как юноша, который влюбился в вас до смерти. Если не себя, то его хоть пожалейте.
МОЛЛИ. Боже! Это у него множество желаний, а у меня одно - желание любви.
Горничная потихоньку уходит. Входит Шекспир.
Любовная сцена, да не одна...Радость любви и обладания заключает в себе и горечь, помимо укоров совести для поэта. Голос с вышины, пока длится любовная сцена:
УИЛЛ Как осужденный, права я лишен Тебя при всех открыто узнавать, И ты принять не можешь мой поклон, Чтоб не легла на честь твою печать. Ну что ж, пускай!.. Я так тебя люблю, Что3
ГРАФИНЯ. С надеждой новой новою весною нам возраст не помеха веселиться в кружке из молодых повес и дам...
СЭР ТОМАС. Влюбляться и любить, желать жениться, как сна в послеполуденное время... (Целует графине руку.)
ГРАФИНЯ. Ах, сын мой заупрямился опять...
СЭР ТОМАС. Опять?
ГРАФИНЯ. Да в сторону другую совершенно, - то было он влюбился... в шестнадцать лет, и чтобы глупостей он не наделал, лорд Берли, опекун от королевы, ее министр первый, предложил его помолвить с внучкою своею Елизаветой Вир. Чего же лучше?
СЭР ТОМАС. Невеста, что же, хороша собой и знатна.
ГРАФИНЯ (в раздумьи). С моим и королевы одобрением он уступил, но углубился в книги, во пламени честолюбивых грез, и Кембридж он закончил преотлично, при этом словно сердце засушив, как первоцвет между страниц забытый, игрой ума довольный, заявил, что не намерен вовсе он жениться, покуда не свершит таких деяний, как сэр Филипп Сидни и к коим весь устремлен граф Эссекс...
СЭР ТОМАС. Да, граф Эссекс - большой задира...
ГРАФИНЯ. Лорд Берли удивленно сдвинул брови: сорвать помолвку, да с его же внучкой, да без причины веской, кроме моды на полную свободу, до безбожья? Но как заставить? Королева время дала ему одуматься - два года. До совершеннолетия.
СЭР ТОМАС. В 21, когда он вправе все сам решить. Разумно.
ГРАФИНЯ. Разумно? Боюсь, сорвет помолвку - и гнева королевы как избежать? А пуще Бога, когда в пороках он погрязнет, как его отец? Вот несчастье!
СЭР ТОМАС. Но красноречию Шекспира в его сонетах граф внемлет с улыбкой радости и грусти, как влюбленный в разлуке с той, чей образ носит в сердце.
ГРАФИНЯ (с изумлением). Ужели он по-прежнему влюблен в Вернон!
Поля, луга, дали... Шекспир и Уилли Герберт, юноша 13 лет, идут лугом.
УИЛЛИ. Да, да, моя мама графиня Пэмброк - сестра сэра Филиппа Сидни, сама пишет и переводит, уж поэтому, наверное, и учитель мой - поэт Самуэль Даниэль. И мама, и Даниэль в восторге от вашей поэмы «Венера и Адонис».
УИЛЛ. Как! Моя книга дошла до вашего поместья Вильтон?
УИЛЛИ. Уилл! Она дошла до Оксфорда и Кембриджа. Профессора и студенты в восторге. Разве вы не слыхали?
УИЛЛ (смеется). Да, студенты, говорят, кладут под подушку мою поэму, ложась спать.
УИЛЛИ. Это и я делаю. Только я не понимаю Адониса. Кто бы устоял на его месте?!
УИЛЛ. Вы еще юны, мой друг.
УИЛЛИ. Ну уж не настолько, чтоб не ведать желаний, как Адонис.
УИЛЛ. Да, да, я помню, желания меня томили в вашем возрасте так же, как и ныне, словно с вами я снова юн. Но время неумолимо.
С вышины, как песня жаворонка, звучит голос.