Солнце любви
Шрифт:
Растревоженная его близостью, Эми поймала себя на том, что — как бы помимо воли — она беспомощно кивнула в ответ, когда прозвучали оскорбительные слова:
— Можете думать обо мне что хотите. Это не имеет значения. Но вечером, в присутствии Педрико, вы будете вести себя как подобает леди.
Ее поразила нелепость происходящего. Бессовестный негодяй указывает ей, как себя вести! Это уже переходило всякие пределы.
Призвав на помощь всю свою отвагу, Эми заявила:
— Я не госпожа в вашем доме и не хозяйка для ваших гостей. Вы не можете заставить меня повиноваться.
С холодной улыбкой и темным
Черные глаза Луиса так и впились в ее глаза, и ровным тоном он возразил:
— Вы хозяйка у меня за столом. Госпожа в моем доме. — Его пальцы напряглись, удерживая ее волосы. — Вы будете мне повиноваться. Вы подготовитесь к вечеру и должным образом наведете красоту. Вы наденете самое роскошное из своих платьев, самые нарядные драгоценности. Магделена поможет вам одеться. Вы встретитесь со мной внизу у лестницы ровно в восемь тридцать. И вы будете очаровательно милы с нашим гостем.
Опустив глаза, она промолвила:
— Сегодня вечером я пообедаю вместе с вами и Педрико.
Ее ум лихорадочно заработал: она думала уже о том, что будет после обеда. Если асиенду почтит своим присутствием приглашенный на обед гость, она сумеет как-нибудь ускользнуть и запереться в своей комнате, пока капитан любезно потчует Педрико Вальдеса сигарами и виски. Мысль о такой возможности наполняла ее надеждой.
Снова подняв глаза и встретившись взглядом с Луисом, она сказала почти дружелюбно:
— Хорошо. Я с превеликим удовольствием составлю вам компанию за обедом.
Капитан Луис Кинтано отодвинул свое кресло на шесть дюймов от стола из древесины бразильского ореха, чтобы иметь возможность вытянуть длинные ноги. Он бросил на Эми взгляд, полный нестерпимого холода и отчужденности.
Уже настал час сумерек, и в асиенде было темно. Мерцающие свечи в серебряных канделябрах заливали призрачным светом большую тихую столовую. Колеблющиеся тени плясали на высоком потолке и на резко очерченном лице смуглого неулыбчивого мужчины, с которым Эми — не по своей охоте — разделяла вечернюю трапезу.
Неестественно выпрямившись, она очень тихо сидела на мягком орехового дерева кресле с высокой спинкой, украшенной затейливой резьбой, и с потертой бархатной обивкой винно-красного цвета.
Свежевымытые светлые волосы, разделенные прямым пробором, длинными локонами спадали на одно плечо, как того требовала самая новейшая мода. На затылке была искусно закреплена широкая лента бледно-лилового, лавандового, цвета.
Покрой платья с глубоким треугольным вырезом, сшитого из очаровательного ярко-лилового шелка, отличался вопиющим несоответствием моде. Восьми ярдов по нижней кромке достигала ширина пышной юбки, а длина была такая, что при ходьбе подол волочился по ковру. Фасон платья был задуман с таким расчетом, что его будут надевать поверх широкого кринолина и нескольких крахмальных нижних юбок, как это было принято в конце пятидесятых годов. Розетки, рюшки и оборочки из бархатных лент красноречиво свидетельствовали: наряд успел давным-давно
Эми понимала, что вид у нее самый нелепый, и оттого еще больше злилась.
Вырядившись таким образом для обеда в обществе озлобленного капитана и ее бывшего слуги Педрико Вальдеса, она как бы по доброй воле принимала участие в смехотворном маскараде. Незачем ей было соглашаться на это мерзкое лицедейство. Следовало просто отказаться от него — точно так же, как она отказалась от совместного ленча.
Украдкой поглядывая на офицера, нагоняющего на нее страх одним своим видом, Эми напоминала себе, что через час этот фарс подойдет к концу, и она сможет укрыться в безопасности своей комнаты. И пускай разъяренный спесивец хоть всю ночь ломится в дверь ее спальни — ее это не заботит. Она просто не впустит его, и все тут.
Не удостаивая вниманием человека с чеканным профилем, сидящего напротив нее, Эми подняла свой бокал с прохладительным напитком, сделала еще один глоток и продолжила приятную беседу с одноглазым Педрико, сердечно ему улыбаясь.
Как ни странно, время за трапезой пролетело быстро, и Эми, выбрав подходящий момент, объявила:
— Я уверена, джентльмены, что вам хотелось бы перейти в гостиную и выпить там бренди и кофе.
— Звучит замечателвно, мисс Эми, — откликнулся улыбающийся Педрико и вопросительно взглянул на Луиса: — Как, капитан?
— Прекрасно, — согласился Луис. Он встал, обошел стол вокруг и подвинул кресло, помогая Эми тоже выйти из-за стола. — Миссис Парнелл сможет поиграть нам на фортепиано.
Эми вздернула голову и уже готова была уведомить его, что не намерена ничего играть на каком-то расстроенном фортепиано. Но на плечо ей легла горячая твердая рука… и Эми смолчала. Да провались он к чертям в пекло! Он ловко использовал в своих интересах незыблемое правило, которое внушалось с самого детства и ей, и ему самому: никогда не повышать голоса в присутствии слуг или гостей. Его улыбка приводила ее в бешенство, но делать было нечего: приходилось держать себя в руках.
В гостиной она уселась на табурет перед фортепиано, и ее пальцы неуверенно пробежались по клавишам из слоновой кости, которых она не касалась годами. Внезапно она остановилась посредине пассажа, поняв, что непроизвольно начала играть песню, которую в дни их юности Луис любил больше всех других.
Если капитан и узнал мелодию, он никак этого не показал. Эми выбрала какую-то новую музыкальную пьеску. Через полчаса она поднялась, подошла к своим слушателям и, когда оба встали, улыбнулась и сказала:
— Педрико, я надеюсь, вы извините меня. Вечер доставил мне настоящее удовольствие. Так чудесно — снова увидеть вас в этом доме!
Одноглазый воин улыбнулся в ответ и склонил седую голову:
— Сеньора Эми, благодарю вас за добрый прием. Мы ведь еще будем видеться, правда?
— Конечно. — Она повернулась к Луису и совсем другим тоном попрощалась: — Доброй ночи.
Сердце у нее неистово колотилось. Она опасалась, что он ее остановит. Но он не стал этого делать.
Она выплыла из гостиной, почти окрыленная успехом. С трудом удерживаясь, чтобы не помчаться бегом по коридору и вверх по лестнице, она постаралась хоть чуть-чуть уподобиться капитану в искусстве владеть собой, и потому заставила себя медленно, с достоинством подняться на второй этаж.