Солнце моё, взгляни на меня...
Шрифт:
– А родители Дарины...
– Погибли. У неё из родственников только я.
– Простите ещё раз. К нам ходят многие дети из "Нового посада", но у всех живы оба или хотя бы один родитель, сирот забирают приюты. Значит Дарина
– сирота?
– Да.
– Как жалко девочку... Однако у меня вызывают опасения вспышки враждебности у Дарины. Мало того, что она ведёт себя неподобающе и даже дерётся. Девочка - дерётся! Но она ударила учителя! Хорошо что он не стал поднимать вопрос о временном отчислении. Мне кажется, что Дарину нужно показать врачу. Простите..
– У неё и на это есть причины.
– Какие же? Ведь такое поведение вредно в первую очередь для самой девочки.
– Вы поклянётесь сохранить в тайне объяснение?
– Клянусь Трибогом, что сохраню ваши слова в тайне.
– Когда мама Дарины умерла в ланере для перемещённых лиц, то девочка попала в точку распределения, а на деле - в острог-распределитель.
– Ох, Макошь..
– Там.. Там она подвергалась домогательствам со стороны начальника острога.
– Да как же это?! Это же дикость, варварство!! Как так можно?! Девочка совсем ещё... Надеюсь скотину, начальника, наказали?.
...Простая законопослушная женщина. Я пожал плечами:
– Я его убил.
– Ах!.
– Да не переживайте вы, дело сделано и назад ничего не вернёшь. Теперь вы понимаете, откуда у девочки такое отношение к мужчинам? Угрозой она не считает только меня.
– Вы меня просто поразили этими сведениями...
Женщина немного задумалась и поведала:
– Знаете, Владимир, Дарину нужно показать врачу по душевному здоровью. Он выяснит - было ли.. Э-э-э.. Половое насилие.. Боги вы мои.. Какие у неё страхи возникли. Как это всё лечить. В городской больнице есть хороший...
– Были мы у такого врача.
Снова не очень вежливо перебил я, начиная жалеть о том, что рассказал...
– Она пострадала не только телесно, но и душевно. Проводили даже сонолечение, но по итогам врачи ничего определённого не сказал: да, насилие было, неоднократное. Отвращение к мужскому полу может со временем пройти, а может и остаться навсегда. Нелюдимость тоже может быть пройдёт, а может и - нет. Попейте успокоительные и постарайтесь вести спокойную размеренную жизнь в тихом месте. Вот что нам сказал врач... Спокойную размеренную жизнь в лагере беженцев! Представляете? Собрание успокоительных стоит как почти два мои месячные пособия.. Вобщем остаётся надеятся на милость богов.
Я покачал головой, переживая заново эти приёмы у врача. Начальница налила мне кружку горячего чая из теплокувшина и успокоительно заговорила:
– Всё, что вы рассказали - это просто ужасно. Бедная девочка.. Мы не сможем полностью оградить её от мужчин. Но я поговорю с гимнастом и другими, чтобы они помягче относились к Дарине. Только уж вы тоже поговорите с ней. Пусть постарается относиться к людям спокойнее, здесь никто ей не хочет зла. -Да, я поговорю с ней.
На том наш разговор и закончился. Беседа с Дариной состоялась, но получилась единоличной. Она молчала, я говорил. При этом она смотрела на меня с кислым выражением лица, словно отбывая повинность. Я понял, что мои наставления пройдут мимо её сознания, поэтому просто взял с неё обещание не ввязываться в драки и не бить учителей. Жизнь продолжилась. Как-то вечером я зашел в светлицу к Дёмину. Он и Ждан жили в том же бараке что и мы с Дариной, так что я к ним наведывался часто. Вторак жил в соседнем бараке для одиночек. То было общежитие, настоящая холостяцкая общага. В нашем бараке хоть женщины есть. Никонов часто приходил к Дёмину по вечерам. Вот и сейчас он сидел на одной из кроватей и изучал потрёпанную толстую газету. Дёмин сидел возле стола, на котором стояла электроплитка, а на ней кастрюля. В ней что-то кипело, распостраняя запах непритязательной холостяцкой еды. Вообще-то электроплитки в бараке запрещены, но если очень хочется -
– Как там Дарина?
– Хорошо. Сидит вон, зубрит.
– Умница. Не то что наш балбес.
– А где он?
– Шляется, обормот этакий. Боюсь как бы в историю не попал.
– Леща давно не получал. Ты, Светиславыч, много ему позволяешь.
– Наверное.
– Вторак, как там Мила?
Я специально спросил про девушку у него. Говоря про свою любимую Вторак становился таким мечтательным, что становилось весело.
– Хорошо. Про тебя спрашивала. Ты ей какую-то книжку обещал.
– Помню. Завтра схожу в городскую читальню. С работой что?
– Да нихрена! Что изменится за пару дней?
– Понял, понял.
Мы сидели и молчали. Каждый думал о своём. За окном совсем стемнело. Желтоватый свет дешёвой лампочки угнетал. Бледные обои на не очень ровных стенах, поскрипывающие полы, заиндевелое окно без занавесок - на всём вокруг лежала какая-то печать безнадёги. Настоящее было серым и безрадостным. Будущее представало размытым и туманным. Лучик, конечно, брезжил. Хоть беженцев не закидывали жирными пособиями и не ставили на обеспечение властей, но всем желающим предоставляли возможность пройти подтверждающие испытания по ремёслам. Если человек подтверждал свою сноровку по союзным условиям, то честно получал ремесленную книжку и мог устраиваться на работу вполне законно. Если же ремесла не было или не удалось его подтвердить, то союзные власти предоставляли возможность выучить какое-нибудь или переучиться на новое. Опять же с последующим правом законного устройства на работу. В Сюзе, если у тебя есть работа или дело, то смотрят на тебя по-другому, как на равного, а не как на нищеброда. А это уже ступенька к подданству. Единственно, это не касалось военных. Военный путь только для подданых. Ну, я бы пошёл на кого-нибудь учиться, вот только...
Мои невесёлые мысли прервал нарастающий в коридоре топот. Что-то новенькое. В общаге тонкие стены, слышимость хорошая и за шум в вечернее время недовольные жильцы могут запросто начистить рыло. Дверь распахнулась, на пороге нарисовался парень, жадно хватающий ртом воздух. Он выдавил из себя несколько сипящих звуков, закашлялся, а потом прерывисто выпалил:
– Дядя Ярополк! Там это!. Ждан!. Его ребята Брусила схватили!.
Светиславыч побледнел и упустил ложку в кастрюлю, даже не обратив на это внимания. Глухо выругался:
– Твою ж мать.
Он сделал попытку встать, но раздался спокойный голос Никонова:
– Сиди, Светиславыч. Я разберусь.
Он бережливо отложил газету, встал, начал одеваться. Я тоже встал и полез за армяком:
– Меня погодь.
– Угу. Я к захоронке, подождите меня у прохода.
– Лады. К Даринке только забегу.
Он накинул армяк, нахлобучил шапку и быстрым шагом ушёл. Я оделся, оглянулся на Дёмина:
– Прорвёмся, господин есаул..
Он горько поморщился, опустив плечи. Я хлопнул парнишку по плечу:
– К проходу, бегом.
– Э! Я на разбор не нанимался!
– Не сикай, щегол. До места доведёшь и можешь валить.
Парень надулся было, но наткнулся на мой взгляд и только головой мотнул - идём мол. Мы торопливо пошли по коридору. Около нашей двери я тормознул его:
– Обожди минуту.
Он пожал плечами, а я заглянул в светлицу. За столом, застеленым старой, но чистой скатертью, сидела сестра. Это она называет домашней работой: сидит, подперев щёку ладошкой и смотрит куда-то поверх учебника, в пальцах самописка играет. Она обернулась на скрип двери, вернувшись из своих мыслей и удивилась: