Солнце на моих ногах
Шрифт:
Разумеется, Маленькая порой задается вопросом, не являются ли рассказы ее сестры просто кучей вздора – неужели такая дикая эвтаназия не наделала бы шума в службе «Скорой помощи»? Быть может, это просто новый, извращенный способ изводить ее – рассказывать всякие небылицы, чтобы добить… Как бы там ни было, это срабатывает. Сомнение, ничего, кроме сомнения, но это мучает ее довольно успешно.
Маленькая зажигает ароматическую свечу «Горящие поленья» – она чудесна и к тому же так хорошо пахнет, не выделяет никакой отравы – только счастье и заснеженные вершины,
Она думает о молодом человеке в полосатом свитере, о Поле Матизьяке, обо всех тех людях, что смеются, путешествуют, говорят и занимаются любовью, обо всех тех свиданиях, на которые она никогда не пойдет. Какой толк с того, что она жива, она точь-в-точь как мертвая Мама – переполнена упущенными возможностями.
Какая мать, такая и дочь.
– Алло?
– У меня есть кое-что для тебя. Работа. Подменишь кузину одного сослуживца. Начинаешь завтра.
Как бы она хотела сказать «нет!». Но это «нет» кажется ей актинией, которая растет у нее в животе, никогда не решаясь раскрыться по-настоящему.
– Вот увидишь, цыпа, тебе это пойдет на пользу.
Надеюсь, что однажды длинные щупальца появятся наконец из моего рта, сдавят тебе горло и сломают шею.
Льет как из ведра.
Город черен, горизонт скомкан, как листок копирки. Всего два часа дня, но кажется, будто полночь – едва разбавленная темень в самом разгаре дня. Может, удастся заболеть пневмонией до завтрашнего утра? Она бросается в эту воду, позволяя миру струиться по своей стеклянной коробке, а свинцовым лужам брызгать по ногам.
Сегодня воскресенье.
В воздухе витает запах апокалипсиса, небо катится кубарем, кубометрами воздуха вдоль стенок ее коробки. Вокруг тишина. Церковная тишина, слышна только барабанная дробь по капотам автомобилей, по крышам, по запертым витринам, изысканный микроскопический шум. Город кажется вымершим, как во время эпидемии в научно-фантастическом фильме, улицы пустынны, лавки закрыты, машины мокнут на стоянках, она воображает себя последним человеком на земле, самым последним, распоследним, пока ей наконец не попадается сгорбленный старичок под черным зонтом и со скелетообразной собакой, трусящей у его ног.
В тюрбане, халате, полотенце – дышащая мумия. Никакой пневмонии. Проклятая стеклянная коробка.
По телевизору говорят, что когда-нибудь рост возобновится.
«Будем оптимистами».
– Алло?
Большая. Опять, опять. Есть такая любовь, без которой прекрасно можно было бы обойтись.
– Слышала в новостях?! Один япошка приготовил труп собственного отца! Нашли ребра старика с мелкими овощами и мясными шариками, и все это в котелке тушилось! Как не слышала? Я думала, ты всю жизнь перед теликом проводишь!
Она кладет трубку, наклоняется к кнопке внизу справа, чтобы погасить экран.
Тишина падает, как гильотинный нож.
Она глотает три таблетки снотворного и ставит будильник –
Через сорок минут ее глаза широко раскрыты и болит живот. Если бы на собрании потребителей ей пришлось определить эффект этих таблеток по шкале от одного до десяти, она наверняка бы их забраковала.
– «Нео Текстиль», здравствуйте.
– Алло? Вы кто?
– Я подменная, на одну неделю…
– Вот дерьмо, не может быть! Проклятие! Угораздило напороться на подменную дуру!
Работа от Большой. Большое спасибо.
– Ладно, это Глэдис. Дай-ка мне «Ресторанные талоны». Немедленно.
Маленькая отстраняет трубку от уха и, дрожа, пробегает глазами гектары кнопок с указанием имен и телефонных номеров двух тысяч служащих фирмы, но отдела «Ресторанные талоны» не находит. Пока она ищет, Глэдис на другом конце провода раздражается все больше и больше. Маленькой никак не удается сосредоточиться, ее рука лихорадочно суетится, перебирая пляшущие листки на тиковой столешнице.
– Простите, мадам… Вы знаете, как зовут того, кто этим занимается?
– Что за бред? Тебя нанимают, а ты даже не знаешь, кто занимается ресторанными талонами? Ты меня утомила… Дай же мне ее, черт подери!
– Но кого?..
– Девицу из «Ресторанных талонов»! Дура ты, что ли? Я есть хочу!
Она ищет, не зная, что искать, начинает потеть в своей синей униформе, которую ее заставили надеть. Глэдис плюется в трубку, это настоящий Мальстрём, поток невразумительных слов, и тогда, уже чуть не плача, Маленькая переадресует вызов на бухгалтерию. Ее сердце бешено колотится, она смотрит на экран главного компьютера; вызов проходит. Она кладет трубку, хватает свою бутылку с водой «Эвиан», стоящую возле ног, и пытается вызвать ее бурление с помощью телекинеза, чтобы успокоить нервы. Курьер доставляет афиши художников для выставки, предусмотренной в магазинах, десяток коричневых картонных тубусов, перевязанных, как вязанка дров. Телефон звонит, она вздрагивает, снимает трубку, свободной рукой нажимает кнопку приема.
– Алло?
– Это коммутатор?
– Да.
– Вы новенькая?
– Я подменная, на неделю…
– Алло? Говорите громче, я вас не слышу.
– Я подменная.
– А здравствуйте. Софи Марсиано, из бухгалтерии. Не надо соединять нас с кем попало, нам есть чем заняться.
– Простите, я не знала…
– Да ладно, пустяки. Когда Глэдис придет, предупредите меня. Отправим ее в больницу.
Маленькая не очень поняла слова Софи, но все же пробормотала:
– Хорошо.
Та кладет трубку. Телефон тотчас же звонит снова. Тройной вызов.
Дама, которую она замещает, работает тут на полставки «по медицинским показаниям». Ничего удивительного. В огромном зале стиля ар-деко, над которым возвышается ее рабочее место, разъезжают велосипедисты, люди пьют кофе, читают газеты, что-то жуют, целуются, беседуют – настоящий зал ожидания на вокзале. Она закуривает сигарету. Ей можно тут курить, по нынешним временам настоящее чудо. Человек, принимавший ее на работу, так и заявил: «Мы в «Нео Текстиле» за свободу до самого упора». Это уж точно: у него были зеленые волосы.