Солнце слепых
Шрифт:
Живая еще - это хорошо. Дрейку стало жаль ее.
– Следующий!
– бесстрастно пригласили очередного бедолагу.
Мимо Дрейка с тоской в глазах метнулась беременная участница Бородино. Как историческая тень.
Глава 52
Зачем так много требуется слов?
– Что известно о России?
– спросил дед, указывая на ведущую телепрограммы, терзавшую банальными вопросами видного академика.
– Вот эта соглашается, что высокая духовность. Но главнее, говорит она, что воруют и дороги плохие. Эту новость еще в прошлом веке выкинули.
– Я не согласна, - возразила Маша.
– Если у России высокая духовность, она не может идти плохой дорогой.
– Не может, но идет. Как раз в этом и проявляется ее высокая духовность. То, что она еще идет.
– Ты себя плохо чувствуешь?
– Маша положила руку ему на лоб.
– Как тебе сказать?.. У нас - чем хуже, тем лучше.
– Деда! Выкинь дурные мысли!
– Ты права, Машенька. Но чтобы отвлечься от дурных мыслей, надо сменить их на добрые. Сейчас поищу их. Где-то они у меня были...
В дверь кто-то постучал. Или в окошко? Тук-тук-тук! Маша открыла дверь - никого. Выключила свет, выглянула в окошко. Тоже никого.
– Ты чего?
– спросил дед.
– Постучал кто-то.
– Да, я слышал. Может, соседи? Есть кто?
– Нет никого.
По поверьям, вспомнила Маша, к больным накануне смерти является смерть. Тихо-тихо подойдет к двери, если не сказать - подкрадется, постучит легонько тук-тук-тук, а дверь откроешь - нет никого! У Маши мороз пробежал по коже. Неужели это она?
Маша еще раз открыла дверь, вышла на площадку. Ей вдруг стало страшно тревожно, и она никак не могла совладать с волнением. Несколько раз сделал глубокий вдох и шумный выдох. Хорошо все-таки, что она вырвалась к деду на пару дней! С его болезнями.
– Кто там?
– Кошка.
Я-то и не увижу никого, пришло ей в голову. Это дед сам должен выйти и взглянуть, кто там стучит. Да что же это такое!
– Деда, я выпью!
– она налила себе коньяку и выпила. Немного успокоилась.
Может, кто-то уже стоит у его изголовья и шепчет что-то на ухо? Маша подошла к деду, обошла его вокруг. Ничего не почувствовала. Дед удивленно посмотрел на нее.
– Ты чего?
– Вспоминаю, как в детстве кружилась возле тебя.
«А то еще птица в дом залетит, чаще всего в облике сороки», - вдруг отчетливо услышала Маша голос бабы Лиды. Бабка много чего рассказывала ей о сороках и воронах. Уверяла, что они забирают души людей. Маша поглядела в окно. Ей показалось, что за ним промелькнула какая-то большая птица. На сороку похожа. Может, все-таки голубь?
Она вдруг вспомнила свой последний разговор с Екатериной Александровной.
«Его всю жизнь обманывают, - с горечью призналась она тете Кате, с горечью и сожалением.
– А он всю жизнь говорит: не может быть!»
«А мне кажется, он даже рад этому, - возразила Екатерина Александровна.
– Он провоцирует всех на обман, и от него уходит в себя. И чем сильнее обманывают его...
«Все мы такие», - вздохнула Маша, страшно удивив старую актрису.
– Слышь, Маш, - позвал ее Дрейк, - а у меня скоро будет портрет Изабеллы. Рано или поздно будет.
Дрейк закрыл глаза и попытался зримо представить будущее. Будущее представлялось проявляемой фотографией. Будет портрет, не станет комнаты. Зато будет портрет, и есть еще дача. Он вспомнил свою дачу. Очень ясно вспомнил дачные звуки: громкие, четкие звуки Лидиных шагов, захлебывающийся, торжественный звук язычка в рукомойнике, изящный цокот коготков собаки и совсем женские ее вздохи, звуки кастрюлек, мух, шелеста газет и пакетиков, кипящей кастрюли, а еще непонятные шорохи, потрескивания, пощелкивания, посвистывания... Все невидимо - искорки паутинок, звенящие траектории мух, произнесенные слова, хрустальные молоточки кузнечиков, легкие, с ленцой мысли - все невидимо, но все есть. Видимо, счастье тогда, когда оно невидимо.
Он вспомнил ворону, вылетевшую из вагончика, Лиду, всю жизнь напряженно всматривающуюся в него, Катю уходящую зимним двором в холодное навсегда... У женщин три дара: дар любви, дар семьи и дар несчастий, но мне почему-то больше перепало последнего. Сам виноват.
Потом перед его глазами всплыла картинка: Питер, набережная, за столиком он и Катя... Ясный, тихий и теплый вечер. В небе появились первые звездочки. Тут же другая картинка: они у раскрытого окна, выходящего во двор. Очень тепло, все окна в доме распахнуты, из них несутся голоса, музыка, льется свет. Удивительно спокойно и тревожно одновременно. Спокойно, что уже все позади, а тревожно, что с этим надо будет скоро прощаться.
– За окном, как тогда, огоньки, - сказал он.
– Милый друг, мы с тобой старики, - отозвалась Катя.
В тот вечер выпал первый снег.
Глава 53
Ступеньки вниз, ведущие вверх
В ту зиму снегу намело немало, и город распался на бело-черные плоскости. Казалось, все было двухцветным: и тишина, и мысли, и сама жизнь. Но нет, были и другие цвета. Над белым с красноватыми прожилками берез снегом висела белая с голубыми прожилками кровеносных сосудов луна. Луна казалась ближе дальних деревьев, до нее можно было дотянуться рукой.
Дрейк получил пенсию, взял к ужину чекушку. Ужин, как всегда, состоял из покупных пельменей. Лег на диван, раскрыл «Дневники» Толстого и уснул. Несколько предыдущих бессонных ночей, заполненных зубной болью, изрядно вымотали его. Засыпая, думал про зубы и лихорадку Толстого. Зачем писать об этом? Написал бы про спокойный сон и уснул спокойно. Нет, надо было потравить себя и все человечество. Дневники печатать нельзя! Он решил не заводить дневники в семьдесят восемь лет. Поздновато как-то...