Солнце за нас!
Шрифт:
Значение одного из лозунгов РОСТА, "журналисты не отдыхают", Максим осознал только теперь. Снова надо было ехать. Без заезда во Францию паре журналистов предлагали двинуть в Западную Украину. Собственно, Максим мог бы отказаться. Но он-то понимал — тут пошла "проверка на вшивость". Коньков, судя, по всему, "свободных художников" не жаловал. В его структуре был простой принцип — либо ты с нами, либо с ними.
Так что приходилось ехать в загадочный край, где заправляли махновцы. По отношению к этой местности у Максима было много вопросов. Ну, например, а за счет чего они там держатся? "Буржуазная" пресса изображала махновцев как некую новую Тортугу. То есть, как сборище грабителей. Но ведь обитатели той же самой Тортуги жили за счет богатейших караванов
Был и второй вопрос, который в данном времени задать было некому. Кроме Конькова, но он-то находился далеко. Маским помнил по своему времени, что западноукраинцы являлись по взглядам радикальными националистами. В университете с ним учился один парень, питерский украинец, который имел родню в Киеве. Так вот, западенцев он называл "бандеровцами". И вообще не считал их украинцами и полагал, что разбираться с ними надо с помощью автомата Калашникова.
Так вот, как на Западенщине пришельцы с Восточной Украины, которые являлись во всех отношениях чужаками, сумели удержаться?
Вообще-то от РОСТА можно было получить сведения и не о том. Но Эмиль Максима отговорил.
— Понимаешь, обычно в журналистике, когда куда-то едешь, стоит набрать побольше информации о том месте. Но иногда — лучше наоборот ничего не знать.
— То есть, я должен быть эдаким простаком?
— Ну, на простака ты уже не потянешь. Но… Вот ты читал какие-нибудь труды теоретиков-анархистов?
— Да как? Я и Ленина не всего прочел. Не говоря о Марксе.
— Ну, вот и хорошо. Прочитай что-нибудь. Например, Бакунина, "Государственность и анархия". В отличие от занудного Кропоткина, это не скучно. Товарищ Бакунин умел писать. Написано нелогично, но очень сильно. И, собственно, вся идеология анархистов идет от Бакунина. Даже американский анархо-синдикализм.
— Так а мне зачем это читать?
— А вот зачем. Ты будешь знать, как анархисты представляли общество в теории.
Дорога вышла длинной, но очень познавательной. С журналистами ехал некий итальянец, "товарищ Пьетро", который уж очень походил на персонажей из фильма "Крестный отец". Он был одет в отличный костюм, был отменно вежлив, но… Было понятно, что с таким парнем лучше не ссориться. До кучи присоединились трое испанцев. Тоже ребята, на взгляд, очень опасные. Эти были анархистами. Они оказались достаточно общительными парнями. Разумеется, свои секреты ребята не выдавали, но зато просветили Максима по поводу истории Испании. О которой он, понятное дело, имел весьма смутные представления. Да и то сказать. Что знает об истории Испании даже образованный житель России? В основном, про историю её величия. Ну, там про "конквистадоров в панцире железном", про Тридцатилетнюю войну, про "Непобедимую армаду" и разное иное по мелочи. И, кто-то слышал, что в ХХ веке там была гражданская война, в которую с одной стороны вписался СССР, с другой — итальянские фашисты и германские нацисты. Но оказалось, что испанская история была куда интереснее. За последние сто десять лет в Испании было аж пять революций. И ребята явно не собирались останавливаться на достигнутом. При том, что анархисты там являлись, так сказать, нормальным фоном. Это было именно народное движение. Максиму понравились рассказы о том, как в бараки батраков приходили "апостолы анархии" и вели свои речи. Это были не какие-нибудь интеллигенты, такие люди более всего напоминали странствующих проповедников. Они знали, как говорить с народом. Что удивляться, если в Испании анархисты являлись массовым народным движением. И что забавно — собеседники Максима бешено ненавидели попов. А ему было с чем сравнивать. Вообще-то Максим попал в этот мир эдаким умеренным атеистом. Или, как модно было говорить, агностиком. То есть, он-то в Бога не верил, но если кто верит… В конце-то концов, в его времени никому не было до этого дела.
И только в этом мире Максим столкнулся с настоящими, бешеными атеистами. Которые не только напрочь отрицали религию,
Пробираться по суше оказалось долго. Для начала на пути их лежала Австрия. В ней жизнь складывалась плохо. Точнее, совсем плохо. Со жратвой имелись большие проблемы. Максиму и его спутников сразу предупредили: не стоит "светить" стофранковые купюры. А то потом можно и не отбиться. Французские газеты врали, что в Австрии голод. Его не было. Ну, в смысле такого, как Ленинградская блокада. Про неё-то Максим знал хорошо. А вот, то, что бедняки ловили и ели кошек и собачек — это да, было.
Впрочем, нищета имела своё немецкое своеобразие. Бедненько, но чистенько. Именно поэтому и не рекомендовалось ввязываться в разные конфликты. Полиция продолжала работать очень четко. В чём-то она напоминала механизм из фантастических романов. Ну, когда всё вокруг разрушено — а некая уцелевшая машина продолжает идеально работать.
В политической же сфере в Австрии наблюдалась полная веселуха. После крушения империи тут рулили социал-демократы. Максим уже понял, почему для его друзей понятие "социал-демократ" (меньшевик) является поводом для того, чтобы достать патрон в ствол. Эти люди пытались всех успокоить и со всеми договориться. Но идея "давайте жить дружно" в этом времени ну никак не катила. Уж больно много имелось парней, которых научили стрелять по людям. И они совсем не желали зарывать в землю свои навыки.
Вот и в Австрии имелся тот ещё дурдом. Понятное дело, было коммунисты. Однако они ориентировались в большей степени на Муссолини. Наверное, товарищ Бенито их подкармливал. Им противостояли националисты — эти мечтали слиться в экстазе со Вторым Рейхом. Ну, а заодно прижать к ногтю всех коммунистов, социалистов и евреев. Дальше начиналась экзотика. Были нацболы. Они тоже мечтали соединиться с Германией, только прижать к ногтю предполагалось буржуев и помещиков и установить "немецкий социализм". Евреям в этом времени явно не везло, они и в программе этой партии попадали под раздачу. Потому как "представители космополитической буржуазии".
Ко всему прочему имелась и Имперская партия. Эти выступали с ткатолических позиций. Они Второй Рейх не любили за "тлетворный протестантский дух". Эти деятели выступали за то, чтобы объединиться с баварскими сепаратистами — и начать создавать некое наследие Священной империи. Как говорил Эмиль, из данной партии просто торчали уши французской разведки.
Потом переместились в Чехо-Словацкую федерацию. Эти две страны были едины только формально. У них даже деньги разные. Точнее — ни в чем не обеспеченные фантики, которые в Восточной Европе печатали все, кто только мог. Более плотному объединению двух мешали совсем не национальные заморочки. А то, что Словакия была, в основном, аграрной, а Чехия — промышленной. В общем, как в Италии. Впрочем, Чехию как-то минули, ехали только по Словаки.
Но все эти дела были, так сказать, окрестным пейзажем. До тех пор, пока переменив очередной поезд, не доехали до Ужгорода. Дальше никакие поезда не ходили. Там была ничейная территория, в которую мало кто рисковал соваться. Точнее, это касалось пришлых. Местных данный расклад как-то не очень беспокоил. Они невозмутимо ехали на восток со своими телегами.
Максим думал, что они теперь тоже пересядут не телеги. Но вышло не так. Товарищ Пьетро как-то всё устроил. Им подогнали дрезину, к которой был прицеплен пассажирский вагончик, напоминающий игрушку. В него погрузились и трое угрюмых мужиков с какими-то мешками.