Солнцепоклонник
Шрифт:
У меня опять закружилась голова, и я опустился на пол рядом с кубиком, держась за него руками. Я не знал, плакать или смеяться, просто за это время мысль о смерти Пенни пустила во мне такие глубокие корни, что выкорчевать ее оказалось еще больнее, чем посадить.
Данте наблюдал за мной с пассивным интересом.
Едва справившись с трясущимися руками, я достал письмо. Он проворно спустился со своего трона и взял его.
– О боже, - сказал он, просмотрев текст, - да такие письма пишут все, кто переходит на более ответственный уровень работы в “Inferno”. Это придумка Перл.
– Я… могу… ее… увидеть?
Мне было необыкновенно трудно выговорить это, словно перелезть через бархан, за которым оазис, такой похожий на мираж. И так много уже было этих миражей, что следующий может оказаться смертельным. Я умру не от жажды, а от отчаяния.
– Конечно. Сейчас она уехала, но будет дня через три. Тогда и увидитесь. Она на съемках в Австралии, проверяет, все ли там гладко. Пенни просто находка, у нее столько идей, что жизни не хватит воплотить их.
Последнее замечание вызвало у него усмешку, но я уже не обращал внимания ни на что.
– И можно будет забрать ее?
Он плавно обвел рукой вокруг:
– У меня тут что, тюрьма? Это киностудия, Алекс. Можешь увезти ее. Можешь оставить работать у меня. В конце концов, у нее наверняка есть собственное мнение на этот счет. Ей нравится, у нее получается, мы отлично ладим, но если оба вы сочтете нужным, я ее удерживать не имею права.
Мое тело потеряло вес, как от дозы ЛСД, внутренне я парил, чуть ли не касаясь макушкой потолка. Кажется, Данте все это чувствовал, потому что улыбался, и в улыбке почти не было грусти.
– София, принеси мистеру Бенедикту еще.
Следующий бокал я осушил залпом и оглянулся на моих “телохранителей”. Рори попыталась мне улыбнуться, но у нее это плохо получилось. Ноа вообще смотрел в пол, натянутый, как струна. Они явно чувствовали себя очень неуютно, в отличие от меня. Мне было хорошо.
Данте подошел и сел рядом со мной прямо на пол.
– Теперь скажи мне, сицилийский брат, каким образом ты собирался меня убить?
Я пожал плечами:
– Почему вас? Вы же не убили Пенни.
– А если бы убил?
– Тогда не знаю…
Он коротко засмеялся.
– Я так и думал. Ты заметил, что у меня нет охраны?
– Конечно, - я вспомнил охранника из другого офиса и поморщился.
– Хочешь, покажу тебе одну фишку? Ты поймешь, почему я экономлю на телохранителях.
Предварительно он запер дверь, и я снова занервничал.
– Это чтобы с аквариумом ничего не случилось, - пояснил он.
– Моя Беатриче, - кажется, он говорил о рыбе, - пугает народ почище своры доберманов.
Вот это правда.
Данте остановился посреди комнаты. Я не сводил с него глаз, но ничего особенного не происходило. Он просто закрыл глаза и стал медленно вдыхать.
Краем глаза я увидел, как Рори все плотнее прижимает ладони к ушам. Я по-прежнему ничего не слышал, но чувствовал, что в глазах постепенно темнеет. Раздался тихий-тихий треск, и зеркало на стене быстро пошло мелкими змеистыми трещинами, они сливались, образуя странные рисунки-лабиринты. Тут Данте открыл глаза и резко выдохнул.
Зеркало взорвалось мельчайшими осколками, как в сказке Андерсена,
Очнулся я головой на руках Рори. Рядом сидел Данте. Несколько осколков впились в его лицо, расчертив его тонкими полосками крови, но ранки затягивались на глазах.
– Упс… простите, не рассчитал, - сказал он.
– Обычно дальше трещин дело не идет. Повезло тебе - ни царапины.
И внезапно я понял, кого он мне так напоминает. Когда я поступил в университет, на одном этаже со мной жил мальчик со странным именем Элис Кидман. Он был тихий, симпатичный и очень вежливый. Я никогда не видел его разговаривающим с кем-либо из сокурсников, он не пропускал ни лекции, ни вечеринки, но всегда был один. И самое главное - никто не хотел жить с ним в одной комнате. Громилы факультета и забитые ботаники реагировали на него одинаково - обходили десятой дорогой, и при этом никому не могли объяснить причину своей неприязни к этому, как мне казалось, вполне располагающему к себе человеку. Первокурсники ли, “старички” ли - у всех, кому довелось прожить с Кидманом хотя бы несколько дней (рекорд был три месяца), при упоминании о нем начинали дрожать руки, и они как могли неуклюже меняли тему. Понятно, что в силу некоторых правил их отказывались переселять без внятной причины, и заканчивалось это по-разному: кто сбегал на квартиру, а кто и забирал документы.
Вышеупомянутые рекордные три месяца продержался мощный и довольно недалекий парень по имени Стэн (фамилии не помню), чемпион по футболу, который перевелся к нам на третьем курсе. Через несколько недель он впал в депрессию, стал пропускать лекции, редко появлялся в общежитии, на занятиях, потом на тренировках и, в конце концов, просто исчез. Спустя дней пять мы узнали, что он покончил с собой. А Элис Кидман существовал себе, как и раньше, и никто ни в чем не мог его упрекнуть.
Однажды в читалке я обыскался монографию про Джойса, когда внезапно увидел ее на столе Кидмана. Он медленно перелистывал страницы, зачем-то держа рядом с ними зеркало. Я бы в жизни к нему не подошел, но сроки сдачи реферата поджимали, и я решился.
– Извини, ты не одолжишь мне книгу на минуту?
Элис поднял голову. И увидев его так близко, на долю секунды я вдруг понял всех, кто имел с ним дело и не смог этого пережить. Но только на секунду. Через момент ничего этого уже не было, был просто славный парень, не отличающийся от миллионов других. Я даже не успел запомнить, что увидел, однако с тех пор тоже старался держаться от него подальше. Так вот, у Данте были такие же глаза - ясные, умные и честные, но ясность эта скрывала такую невообразимую тьму, что, заглянув в нее, можно было легко и быстро лишиться рассудка. И это в лучшем случае.
Я потряс головой, поднявшись на ноги, в голове еще стоял реактивный гул, а в глазах от солнца шли разноцветные круги.
– Ладно, - сказал Данте, - увидимся еще, когда приедет Пенни. Пока будьте моими гостями… все мое - ваше… в общем, вы поняли. И Ноа… занятно было познакомиться.
От этих слов Ноа вздрогнул, как от удара.
Я вышел под руку с Рори - к Ноа она не подходила. У входной двери он задержался.
– Ищешь надпись “Оставь надежду всяк сюда входящий?”