Солнцеворот
Шрифт:
— Сколько же этому дворцу лет? — спрашивала его Клементина.
— Лет двести или триста, не меньше. И я полагаю, что дворец построили тогда, когда климат был совсем другой. Так считает Толемей-хан, и я ему верю, — отвечал Павлов.
Насчет климата Толемей-хан нисколько не ошибался. Судя по сохранившимся в саду пальмам и реликтовым деревьям, когда-то климат на Байкале был субтропический. Он и сейчас не был суровым, напоминая Павлову о побережье Черного моря на широте Новороссийска. В самые холодные зимние дни температура редко опускалась до точки замерзания воды.
— Покажешь мне свой гарем? — спросила Клементина, хитро прищурив глаза.
— Отчего
В ответ на его стук открылось маленькое окошечко, из которого показалось желтое, сморщенное, как засохшее яблочко, лицо евнуха Никифора. Узнав хозяина, евнух открыл дверь и впустил Павлова и Клементину во внутренний мощеный двор с небольшим бассейном посредине. Три двухэтажных здания с большими верандами образовывали единый комплекс жилых и хозяйственных помещений.
Никифор провел их в здание, где находилась царская спальня — большой прямоугольный зал с мраморными колоннами, которые поддерживали перекрытие, и попросил немного подождать. Вдоль стен зала были расставлены деревянные кровати с пуховыми перинами, а посредине находился небольшой фонтан, наполняющий воздух свежестью. Пол покрывали толстые ковры с изысканными орнаментами. Оглядевшись, Клементина заметила, что оконные проемы слишком узкие, и в помещении не хватает света. Павлов в ответ возразил, что, дескать, это — памятник старинной архитектуры, поэтому у него рука не поднимается что-либо менять.
В царскую спальню, тихо, одна за другой, входили девушки, закутанные с головы до пят в просторные одежды, в которых преобладал тот или иной цвет: красный, желтый, темно-коричневый и т. д.,- и выстраивались вокруг фонтана.
— Изволите произвести смотр? — обратился к Павлову главный евнух, который вошел последний.
— Да, Никифор-хан, — ответил Павлов, который уже забыл, когда он производил смотр своего гарема в последний раз.
Процедура смотра гарема продолжалась до самого обеда и оказалась довольно утомительной. Главный евнух по списку в алфавитном порядке называл какую-нибудь наложницу, которая выходила вперед, раздевалась, демонстрировала свою фигуру и рассказывала о себе: сколько ей лет, какого она рода-племени, кто был ее прежний хозяин и что она умеет делать: танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах и т. п. После этого девушка, опустившись перед Павловым на колени, целовала ему руку и отправлялась в свои покои. Три наложницы оказались беременными. Павлов приказал главному евнуху вычеркнуть их из списка, снять с довольствия и передать в распоряжение главного приказчика. Одну из них — Зару из племени уйгуров — он объявил вольноотпущенницей и предложил Клементине в качестве прислуги. Клементина не отказалась.
Во время обеда Павлов и его гости смогли сполна насладиться искусством, которое продемонстрировали им наложницы его гарема. Девушки устроили веселое театрализованное представление с песнями, танцами и акробатическими номерами. Вольноотпущенница Зара, переодетая в одежду служанки, находилась среди зрителей и возилась с Мелиссой и Ароном. Скоро и у нее должен был появиться ребенок — внебрачный отпрыск Тезей-хана — как залог свободы, о которой она много лет мечтала. Бывшие подруги Зары подавали ей знаки, и она, глядя на их выступление, украдкой смахивала слезы. Заметив ее состояние, Клементина подозвала ее к себе, погладила по голове и подарила серебряный динар.
После обеда Павлов, Толемей-хан и Виктор-хан
— Имеет ли это хоть какое-то практическое значение? — спросил его Виктор, который астрономией никогда не интересовался.
— А как же?! Точные координаты звезд в то или иное время года позволяют правильно ориентироваться в пространстве. Представьте себе, Виктор-хан, галеру, отправившуюся в кругосветное путешествие…
— И вы верите в то, что это когда-нибудь осуществится?! — спросил Виктор, втайне надсмехаясь над примитивизмом научных достижений и технической культуры джурджени. Между тем, все обстояло гораздо сложнее. Джурджени откуда-то знали, что Земля имеет форму шара; более того, им были известны и деление окружности на градусы, и азимут, и многое, многое другое.
— Да, я верю в то, что караваны галер поплывут от одного материка к другому и на одном из них наши путешественники обязательно встретят не воинственных дикарей, а братьев по разуму! — Толемей-хан говорил таким тоном, что не могло возникнуть сомнения в том, что он в это искренне верит.
Виктор задумался. Для того чтобы его окончательно добить, Павлов достал с полки свиток пергамента и сказал следующее:
— Вот, что в подтверждении слов нашего ученого друга пишет древний пророк Исай-хан:
"И полетят по небу с клекотом медные птицы,
Застучат колесами по земле железные колесницы,
Ночью будет светло, как днем,
И видеть друг друга на расстоянии мы сможем притом!"
— Потрясающе! Когда это было написано?! — изумился Виктор.
— Это было написано сто лет тому назад в городе Ротоне. Манускрипт подарил мне уважаемый Урхан. Между прочим, во время обеда он смотрел на тебя так внимательно, как будто вы уже где-то встречались…,- Павлов ненавязчиво напоминал Виктору о конспирации.
— Я впервые увидел его на Вашей галере. До этого мы никогда не встречались, — запротестовал Виктор и по лицу его пошли красные пятна.
— Полноте друзья! О чем вы спорите! Послушайте-ка лучше мой рассказ о том, при каких обстоятельствах с полковником-интендантом Урханом встретился я сам, — заявил Толемей-хан и начал пересказывать свою "Повесть о неудавшемся путешествии".
Павлову только это было и надо. Он весь обратился в слух, и с ностальгией погрузился в воспоминания о гордом племени орландов, Красных Камнях, Верховном вожде Гонории, Агате, Урсуле, Медвяной Росе и Березке. И вроде бы прожил он среди орландов совсем не долго: какие-то три месяца, — а получил столько впечатлений и жизненного опыта, что их хватило бы на целую жизнь. Несколько раз в своем рассказе Толемей-хан упомянул юного и бесстрашного героя, который в одиночку сразился с тигрицей, убил царицу хунхузов и спас Урхана и его сыновей от верной погибели. Павлов не выдержал и спросил ученого джурджени, известно ли ему что о семье Тибула Храброго.