Солнечная богиня
Шрифт:
– Инициалы имени хозяина, вот что!.. – крикнул Павел, не отрываясь от работы. – Я, Сашка, почти закончил!
Падал и поднимался молот, сыпались искры в разные стороны, а Павел снова и снова, в который уж раз, вспоминал события недавнего времени…
…В конце зимы в его дом под Звенигородом позвонила Мура и сказала, что Степан Андреевич сейчас в Москве и очень ждет Павла к себе. Сказала и бросила трубку, словно не желала слушать возражений…
Это так взбесило Павла, что он дня три ходил словно пьяный и мысленно поносил и своего отца, и его бесцеремонную домработницу, и всех
Тем не менее Павел в скором времени отправился в Москву. Там, рядом с Бульварным кольцом, у него тоже была квартирка, оставшаяся от матери. Он точно знал, что к отцу все равно не пойдет, но почему-то поехал в столицу…
В его отсутствие за квартирой присматривала баба Аня – старуха-соседка, которую он знал с детства и по детской привычке до сих пор называл Бабаней.
– Что бы ты без меня делал, милый… – запричитала она, встретив Павла. – Без меня бы тут все пылью заросло! Все в Москву рвутся, а он, ишь ты – наоборот!
– Каждому свое, Бабаня…
– Скажешь тоже! Мне вот сейчас задаром эта деревня не нужна!
– Я не в деревне, я в пригороде живу…
Пытаясь хоть как-то оправдать перед самим собой свой приезд, Павел решил без всякого предупреждения заглянуть к школьному товарищу, поскольку номер его мобильника он давно потерял…
Выехал из дома утром, сияло солнце, черная жижа чавкала под колесами. Москва за время его отсутствия нисколько не изменилась: все та же суета и нагромождение разнообразной рекламы – на домах, вдоль дороги, на каждом фонарном столбе в виде щитов, плакатов, неоновых вывесок, металлических конструкций… Попрошайки на каждом углу.
Товарища дома не оказалось.
Павел, раздосадованный, поехал обратно.
Когда уже подъезжал к своему дому, то увидел под гипсовыми фигурами скорченную фигуру в рванине. Кажется, выезжая утром, он тоже видел это несчастное существо. Наскреб в портмоне несколько монеток и вышел из машины.
Существо, судя по всему, было женского пола. Отверженная…
В драном пальто, гигантских валенках. Из-под грязной шапки (в таких шапках обычно ходят строители) торчали свалявшиеся седые волосы… Она сидела на каком-то половичке, и прохожие иногда бросали ей под ноги деньги. Несчастная старуха, кто ее выгнал на улицу?.. Неблагодарные дети? Собственная глупость?
Нищенка сгребала подаяние покрасневшей от холода, чумазой рукой и равнодушно складывала к себе в карман.
Павел тоже положил перед ней мелочь.
Нищая ничего не сказала и даже не подняла головы, а просто сунула мелочь в карман.
Перед тем как вернуться к машине, Павел кинул на нее последний взгляд. И вдруг понял, что нищенка у дороги вовсе не старуха, а волосы ее не седые, а просто очень грязные и светлые…
Дома делать было решительно нечего.
Павел от скуки принялся читать газету, купленную по дороге, и обнаружил, что сегодня в известном театре очередная премьера. Рецензия на спектакль показалась ему очень заманчивой, да и актерский состав был самым что ни на есть звездным.
Он снова выехал
…В кассы была гигантская очередь, и – вот невезение! – ни одного лишнего билетика.
Павел зашел в кафе по дороге, из любопытства выбрал какой-то экзотический напиток, но осилить его не смог и, проклиная все на свете, поехал обратно.
По дороге он дал себе слово, что этим же вечером уедет из Москвы, поскольку не было смысла оставаться здесь. Он теперь точно уверился в том, что никакая сила не затащит его к отцу.
Нищенка сидела все там же.
Павел притормозил у обочины.
Он никогда не страдал от излишней сентиментальности, но в этот раз с ним что-то случилось. Наверное, еще никогда он не видел нищенок-бомжих с такими роскошными волосами.
С крыш капало и текло… Она сидела на единственном сухом пятачке и с задумчивым видом терла кончик носа грязным пальцем. Если в первый раз Павел принял ее за старуху, а во второй – за нестарую еще женщину, то теперь заметил, что она совсем молода.
Она со спокойным видом что-то бормотала себе под нос и покачивала головой. Пьяной она не была, спившихся бомжей можно было вычислить сразу, по фиолетовым одутловатым лицам.
Сумасшедшая – понял Павел.
Он проехал во двор и вернулся к себе в квартиру.
По мобильному позвонил Сашке и сказал, что будет сегодня в Звенигороде после девяти, когда кончатся пробки.
– О’ кей, Степаныч! Привези мне абсенту…
– Чего? – изумился он.
– Абсенту! Настоящего… Ну, настойки такой. Не коктейль в жестяной банке – это дрянь все, а настоящего абсенту. Он дорогой, но я тебе деньги потом верну. Только покупай в приличном месте… Это, между прочим, полынная настойка.
– Да знаю я! – с раздражением ответил Павел. – А ты, Сашка, жертва рекламы. Любят люди нынче выпендриться, то абсенту им подавай, то чай матэ в калебасах…
– Какой чай? – в свою очередь, удивился Сашка.
– Матэ! Та еще бурда… Своего ничего не знают, а подавай им сена, которое на другой стороне земного шара не пойми кто немытыми руками насобирал… Калебасы с бомбильями! А бомбильи – такие трубочки железные, с помощью которых эту бурду принято хлебать!
– Степаныч, ты в порядке? – осторожно спросил Сашка. – Я вообще-то насчет абсента не настаиваю…
Павел лег на диван и попытался задремать. Но днем он спать не умел. Перед глазами стояла та нищенка у дороги.
«Если приглядеться, то она очень даже ничего! Славная… Почему она оказалась выброшенной из этой жизни?»
Он попытался вообразить судьбу этой женщины.
Потом подумал: надо определить ее в приют, поскольку на профессиональную попрошайку она не похожа.
Однажды, давным-давно, когда он был еще совсем маленьким ребенком, он хотел привести в дом бродячую собаку, бегавшую по двору, – желание, возникающее у многих детей, но в последний момент его что-то остановило. Та собака была старой, некрасивой, все время ожесточенно чесала облезлые бока, и тащить ее в свой чистый и уютный дом вдруг расхотелось. Но если бы в те времена существовали собачьи приюты, он непременно отвел бы псину туда.