Солнечная Долина
Шрифт:
– После, – отрицательно качнул головой и скрылся за дверями.
Влада ополоснула руки, сбегала в спальню за необходимыми принадлежностями и спустилась в кабинет. Даниил Алексеевич уже ждал ее. Он сидел за письменным столом. На него же положил свою широкополую шляпу. Влада увидела его кучерявые темно-русые волосы, влажные и блестящие от пота. Высокий лоб, вдоль и поперек изрезанный морщинами, был светлее, чем нижняя часть лица и шея. Наверняка и туловище, спрятанное под рубашкой от солнечных лучей,
Она подошла и села на стул напротив него за тот же стол. Он отметил, что сегодня на ней длинные шаровары и майка. Влада положила перед собой блокнот и ручку. Поставила между ними диктофон.
– Вы не против, если я буду делать не только письменные пометки, но и записывать беседу?
Он отрицательно качнул головой. Внимательно следил за каждым ее движением. Наконец, она приготовилась и подняла на него глаза:
– Итак. Начнем. Скажите, откуда вы родом?
Он смотрел на нее пристально, неотрывно. Ей тяжело было выдерживать его взгляд. Тяжелый. Подавляющий.
– Вы родились здесь? – уточнила вопрос на его молчание. Качнул головой. – А где?
Он назвал городок и увидел, как она улыбнулась, делая пометку в блокноте.
– Как тесен мир. Я родом оттуда же, и тоже уехала, – заговорила она, не поднимая головы. Она пыталась разрядить гнетущую обстановку и разговорить собеседника. – Если вы скажете, что жили на Рисовой улице, я поверю в чудо!
– В доме 52, – прозвучал его голос. У Влады сползла улыбка с лица, а вместе с ней и все краски. Подняла на него потемневшие от волнения глаза. Рот непроизвольно приоткрылся, и между бровей залегла складка. – Мы были соседями. Конфетка.
Эти слова окончательно добили ее. Ручка выпала из онемевших пальцев. «Конфетка». Так называла ее добрая тетя. Мама мальчика в инвалидной коляске.
– Не может быть! – она вглядывалась в жесткие черты лица этого сурового, жесткого мужчины и не видела ничего общего с тем мальчиком, который даже голову прямо не мог держать. – Это был ты? Ты жил на четвертом этаже? Это твоя мама каждый раз угощала меня конфетами? – глядя на него, как на призрак, допытывала девушка.
Он кивнул. Ничто в нем не выдавало того же волнения, что охватило Владу. Разве что глаза стали еще проницательней и настороженней.
– Тебя не узнать! Ты стал совсем другим человеком! Ты… – она задохнулась от одолевших эмоций. Выдохнула и улыбнулась, прикусив нижнюю губу. Ее глаза заискрились. Он тоже незаметно выдохнул. Внутреннее напряжение, что тугой пружиной скрутило его, ослабло. Взгляд потеплел. – Так вот, как тебя зовут. Да-ни-ла, – протянула она на распев, а у него сердце пропустило удар. – Мне все было интересно, и все никак не могла узнать.
Они еще некоторое время безмолвно смотрели друг на друга. Обнимали друг друга
– Что ж, продолжим, – первой опомнилась Влада и снова склонилась над блокнотом, взяв ручку. – Вы родились в полной семье? Вас воспитывали оба родителя?
– Я думал, мы перешли на «ты».
Влада подняла на него лучистые глаза.
– Да, пожалуй, так будет удобнее. Боже мой, Данила! Я не могу поверить, что это ты! Ведь ты был прикован к инвалидному креслу!
– Был, – согласился он.
– И… – она пробежалась по нему глазами, – и твои руки! Они перестали тебя не слушаться!
Она отбросила ручку и схватила его за руки. Большие, натруженные. С волдырями мозолей на широких ладонях. Черные от земли. С короткими сильными пальцами. Ее крохотные ладошки казались кукольными.
Вдруг его пальцы конвульсивно дрогнули. Не все, некоторые. Спазм прошелся по рукам и затих в основании шеи.
– Не совсем, – ответил он.
В его душе образовался шквал эмоций. Они захлестнули с головой, мешая дышать. Они током промчались по венам. Вспыхнули в голове, ослепляя сознание. И всего лишь от одного касания этой девушки. Но на лице не дрогнул ни единый мускул.
– Прости, – она мягко выпустила его руки. – Я постараюсь больше не перебивать. Иначе мы никогда не начнем!
Помолчав немного, он сказал:
– Ты видела, как ушел мой отец.
Влада сощурилась:
– Это было в тот вечер? – Он кивнул. – Но постой. Вас я тоже тогда видела последний раз. Думала, вы вместе съехали из того злачного места.
– Нет. Он ушел один. Больше мы не видели его.
– И ты зол на него?
Желваки заиграли на его челюстях. Он нахмурился и отвел взгляд. Посмотрел в окно.
– Я не могу сказать, что злюсь на него. Это адский труд – растить калеку. Он высасывает жизненную энергию, все силы. Он опустошает душевно. И эмоционально. Это неподъемный труд. Он дается упорством, злостью, – он перевел глаза обратно. Глянул неприступно и сурово. – Это нескончаемая пытка. Вечная боль и страдание. Мука видеть своего ребенка таким.
Его речь была отрывистой и неспешной. Он тщательно подбирал слова и в каждое из них вкладывал особый смысл.
– Я не злюсь, что он ушел от меня. Не стану кривить душой и заявлять, что сам никогда бы так не поступил. Будь у меня выбор: прожить такую жизнь еще раз или не жить вообще, я выбрал бы второе. Я злюсь за то, что он оставил мать. Он мог не видеться со мной, но поддерживать ее.
– Кстати, где она? Я бы с удовольствием ее навестила!
– На кладбище. Она скончалась два года назад.
Конец ознакомительного фрагмента.