Солнечная лотерея (сборник)
Шрифт:
– На одноклавишном рояле.
– Стало быть – начинающий?.. А как твоя жена? Она играет?
– На шарманке.
Озадаченный Тиллингфорд отступил:
– Хорошо, обсудим это позже. Видно, тебе не терпится приступить к работе.
В половине шестого того же дня Джек с полным правом отложил в сторону бумаги. Влившись в поток направляющихся со службы людей, Гамильтон с чувством облегчения вышел на гравийную дорожку, что вела к улице.
Едва он успел оглядеться, припоминая путь к железнодорожной станции, как к тротуару подкатила
Джек беззвучно чертыхнулся.
– Ты что здесь делаешь? Я как раз собирался начать охоту за своей тачкой.
Силки, улыбаясь, распахнула дверцу:
– Я нашла твое имя и адрес по регистрационной карточке.
Она показала белую полоску на рулевой колонке:
– Выходит, ты мне правду говорил. А что значит «У» перед фамилией?
– Уиллибальд.
– Кошмарики!
Усевшись рядом с девушкой, Джек осторожно заметил:
– По одной только карточке трудно узнать, где я работаю.
– Конечно. Я просто позвонила твоей жене, и она объяснила, где тебя найти.
Пока Гамильтон тупо взирал на нее, пытаясь переварить это заявление, Силки включила передачу и, сильно газанув, рванула с места.
– Ничего, что я села за руль? – спросила она. – Мне так понравилась твоя машина! Красивенькая, послушненькая!
– Валяй, – махнул рукой Джек, все еще пребывая в трансе. – Так, значит, ты звонила Марше?
– Да, мы долго говорили по душам, – не моргнув глазом, сообщила Силки.
– О чем?
– О тебе.
– Обо мне?
– О том, что тебе больше всего нравится, о твоей работе. Обо всем! Ты же знаешь, женщины любят посплетничать.
В бессильной ярости Джек молча уставился невидящим взором на шоссе Эль–Камино, на бесконечный поток машин, несущихся вдоль полуострова к пригородам. Силки в упоении вела машину, мордашка ее так и сияла. В этом безупречно стерильном мире Силки претерпела радикальные изменения. Белокурые волосы спускались на спину двумя туго заплетенными косичками. Белая блузка полувоенного покроя и длинная темно–синяя юбка прямо–таки испускали ауру чистоты с отутюженных стрелок и складочек. На ногах простые, без украшений туфли на низком каблуке. Бывшая потаскушка теперь выглядела гимназисткой. Никакой косметики. Плутовато–хищное, столь притягательное для мужиков выражение личика исчезло. И фигура, совсем как у нынешней Марши, совершенно неразвита.
– Как ты провела это время? – сухо спросил Гамильтон.
– Прекрасно!
– Ты не помнишь, – решил прощупать почву Джек, – когда мы виделись в последний раз? Что тогда произошло?
– Помню, конечно, – уверенно ответила Силки. – Ты, я и Чарли Макфиф поехали в Сан–Франциско.
– Зачем?
– Макфиф захотел, чтоб ты побывал в церкви.
– Ну и… я побывал?
– Наверно. Вы оба вошли туда.
– И что потом?
– Понятия не имею. Я уснула в машине.
– Ты ничего не видела?
– Например?
Наверное, дико прозвучало бы, если б Джек
– Куда мы едем? В Белмонт?
– Конечно. Куда же еще?
– Ко мне? – Что–то уж больно медленно проходило привыкание к этому миру. – Ты, я и Марша…
– Обед готов, – спокойно сообщила девушка. – Или будет готов к нашему приезду. Марша позвонила мне на работу, объяснила, что надо найти в магазине, и я все купила.
– К тебе на работу? – Лоб Джека аж покрылся испариной. – Э… что ж у тебя за работа?
Силки посмотрела озадаченно:
– Джек, ну и странный же ты!
– О!
Силки продолжала обеспокоенно глазеть на него, пока скрежет чьих–то тормозов не заставил ее сосредоточиться на трассе.
– Сигналь! – крикнул Гамильтон.
Гигантский тягач–нефтевоз выруливал справа на их полосу.
– Чего? – не поняла Силки.
Гамильтон сердито вытянул руку и постучал по кнопке клаксона. Тщетно! Звуковой сигнал бездействовал.
– Зачем ты так делаешь? – с любопытством спросила Силки, сбавляя скорость, чтобы пропустить вперед тягач с цистерной.
Снова впадая в медитацию, Джек занес новую информацию в свой банк данных. В этом мире понятие автомобильного клаксона упразднено. До него вдруг дошло, что над плотным потоком машин, торопившихся по домам, должна висеть отчаянная какофония. Но ее не было.
Очищая мир от недостатков, Эдит Притчет вырвала с корнем не просто предметы и явления, но даже целые их категории. Наверное, когда–то в прошлом ее привела в раздражение автомобильная сирена. Зато теперь, в приторно–розовой версии мира, таких вещей не стало вообще. Их не было.
Список недовольств и жалоб старой дуры, несомненно, значителен. И трудно даже с большими допусками угадать, что именно угодило в этот список. Подобная перспективка явно не способствовала приливу жизненных сил и праздничного оптимизма.
Если хоть какая–то малость омрачила убогое благополучие дамочки за все ее пятьдесят лет, то теперь эта вещь тихо придушена в зародыше. Джек боялся дать волю фантазии. Многого, ох, многого можно теперь недосчитаться! Мусорщики, гремящие контейнерами. Рассыльные, звонящие рано утром в дверь. Налоговые счета и прочие платежные бумажки. Плачущие младенцы (если только не все младенцы). Пьяницы. Грязь. Нищета. Вообще страдание.
Удивительно, как смогло уцелеть то, что Джек еще видит за окном машины.
– В чем дело? – сочувственно спросила Силки. – Плохо себя чувствуешь?
– Это смог виноват, – пробормотал Джек. – Мне всегда от него плохо.
– Что такое смог? Какое смешное слово…
Разговор надолго утих. Гамильтон просто сидел и тщетно пытался заставить свои мысли прекратить бешеную прискочку. Сейчас надлежало быть крайне осторожным и рассудительным.
– Хочешь, остановимся где–нибудь? – предложила Силки. – Может, выпьешь лимонаду?