Солнечная ночь

Думбадзе Нодар Владимирович

— Здорово, Темо!

— Привет, Картлос!

— Был на футболе?

— Нет.

Картлос присел па скамейке рядом со мной.

— Почему?

— Так. Не люблю футбол.

— Что ж ты любишь? — удивился Картлос.

— Повидло!

— Возьми с собой на стадион и ешь на здоровье! — посоветовал Картлос.

— Так и поступлю, — согласился я.

— Эх, брат, посмотрел бы ты, как сегодня играл Баса! Обалдеть можно!

— Неужели?

— Не говори!.. Маргания рукой подаст мяч Хочолава, тот пасует Авто, Авто — дриблингом

вперед! Два защитника, сторожившие Баса, срываются и мчатся к нему. Баса — рывком на левый край... Ах, как он играет без мяча!.. Авто обводит одного, другого — и пас Гагнидзе на правый край! Гагнидзе останавливает мяч. Все уверены, что сейчас последует передача на Баса. Четыре игрока наглухо закрывают Гагнидзе, а тот неожиданно пасует Авто! Авто бьет! Яшин прыгает влево, а мяч летит в левый нижний. Вот это был гол!..

— А Баса, что же сделал Баса?

У Картлоса перекосилось лицо.

— О чем после этого говорить с тобой! — махнул он рукой.

— Кто же в конце концов выиграл?

— Эх, не везет нам! Понимаешь, всю игру вели мы, а выиграли они: четыре — один...

— Здорово, видать, играли наши!

— Заткнись! Что ты понимаешь в футболе! Баса — это же настоящий дирижер! Стравинский! — Картлос гордо оглядел собравшихся вокруг нас ребят.

— Нашел с кем разговаривать! — вмешался Элгуджа. Он бесцеремонно отодвинул меня и сел рядом с Картлосом.

— Бить надо того, кто скажет, что футбол — это спорт, — заявил Картлос.

— Что же это такое? — спросил я.

— Искусство! — ответил Гоги.

— А как быть с Бетховеном? — усомнился я.

— Никак. В своем деле Баса тот же Бетховен и даже Карузо.

— В каком деле? — не отставал я.

— В спорте, в каком же еще?!

— Получается, футбол — все же спорт? — съязвил я.

— Спорт — это твои глупые стихи, болван! — взорвался Картлос.

Довольные слушатели зааплодировали Картлосу. Будь я уверен в своих стихах, стоило бы продолжить полемику, но я взвесил все «за» и «против» и предпочел уступить.

— Решено, футбол — искусство! — подвел итог Гоги.

— Пусть так, — согласился я.

— Гапон, расскажи, что нового на свете! — обратился Гоги к Нодару Двали, которого почему-то называли Гапоном.

— Вчера «Голос Америки» передавал — сок испанского муравья, оказывается, успешно применяется против плешивости.

— Конечно. Наш муравей — и тот хуже иностранного! — вздохнул Гоги и провел рукой по лысине.

— Привет. В чем дело? — спросил, подходя к нам, Карло, который вел за руку большеглазого, веснушчатого парнишку.

— О, Карло! Здорово! Чей это мальчуган? — спросил я.

— Племянник мой.

— Как тебя звать, малыш?

— Гиа!

— Молодец!

— Стихи знаешь? — спросил Картлос.

— Знаю.

— А ну, прочти!

— Не хочу! — захныкал мальчик и потянул дядю за рукав.

— Сиди, не рыпайся! — прикрикнул Карло на мальчика, потом обратился к нам: — Сегодня к врачу его водил.

—

Болеет?

— Какое там!

— В чем дело?

— Понимаешь, мальчишка — ярко выраженный вундеркинд! Наизусть складывает, вычитает, множит, делит любые числа!

— Не может быть! — удивился Гапон.

— Гиа, сколько будет трижды три?

— Девять! — ответил тот, не задумываясь.

— Одиннадцать отнять два?

— Девять!

— 1712 отнять 1703?

— Девять!

— 2000 отнять 1991?

— Девять!

— Ва-а! — вырвалось у нас.

— Погоди, теперь спрошу я! — сказал Гапон.

— Нет, другим он не отвечает! — объяснил Карло.

— Один вопрос! — настаивал Гапон.

— Поди поиграй, Гиа! — подтолкнул Карло вундеркинда.

— Не бей мальчика! — зашумели ребята.

— Мальчик, — воспользовался паузой Гапон, — сколько будет два и четыре?

— Девять! — выпалил маленький гений.

Ребята завопили. Я покатился со смеху.

— Так. Все понятно! — сказал Гапон.

— Да-да, его действительно следовало показать врачу.

— Сколько тебе лет, мальчик? — спросил я.

— Девять! — крикнул он и убежал.

— Впервые вижу, чтобы дядя и племянник так походили друг на друга! — произнес удивленно Элгуджа.

— Кретин, а ты в его возрасте умел считать до девяти?! — вскочил Карло.

— Ладно, ладно. Что же сказал врач? — спросил Картлос.

— Посоветовал вовремя обратить на ребенка внимание.

— Правильно, за талантами нужен особый уход! — согласился Гоги.

— Смеешься?

— Мне-то какое дело, а вот Мусхелишвили действительно стоит призадуматься. Если парень продолжит в таком же духе, годика через два наш президент Академии наук останется без работы! — ответил Гоги.

Ребята прыснули. Карло с минуту молча смотрел на нас, потом встал и пошел искать молодого Эйнштейна.

— Темо, сходи, ради бога, с ним! Чего доброго, убьет бедного пацана! — попросил меня Картлос.

Я поднялся и направился к павильону. Карло и его племянника не было нигде. У скамейки, па которой два старика играли в шахматы, я остановился. Лысому, играющему белыми, грозил неминуемый мат. Его противник — рыжебородый старик — лукаво щурил глаза. Оба молчали.

— Ты что, обиделся? — спросил наконец рыжий.

— С чего ты взял? — удивился лысый.

— Почему же не играешь?

— Разве мой ход?

— Чей же?

— Так и сказал бы!

— А что тут говорить? Нужно играть, и все!

— Пожалуйста!.. «Что наша жизнь? Игра!..» — пропели белые, выдвигая пешку.

— «Сегодня ты, а завтра я!..» — продолжили черные. — Шах!

— Пардон, пардон! Я случайно!

— Пожалуйста, играй снова, — согласился рыжий.

Белые переставили коня.

— Конь так не ходит! — поправил рыжий.

— Пардон! Тогда мы пойдем вот так-с! — Лысый выдвинул тут же пешку.

— Шах!

— Э, нет, ход-то был твой! — затеяли белые интригу.