Солнечная сторона улицы (сборник)
Шрифт:
Независимо от деда я создавал собственные летательные средства. Однажды склеил из газет гигантского змея и привязал к нему грибную корзину. На этом змее я планировал перелететь через речку, но для первого испытательного полета посадил в корзину соседского кота. Дождавшись сильного ветра, я запустил аппарат.
Некоторое время змей кружил на одном месте, но потом порыв ветра все же оторвал корзину от земли и потащил вверх. Как только корзина достигла метровой высоты, мой пассажир из нее выпрыгнул и с перепуганным видом дал драпака.
Тогда я сам залез в корзину и оттолкнулся от земли. Змей волоком протащил меня к реке — я еле выбрался из топкого вязкого
Однажды на бугре тянул хороший слоистый ветер: у самой земли пахло цветами, чуть выше — речкой и осокой, еще выше — далекими серебристыми ивами. В то утро я бежал к заводи, где на ночь закинул удочки; бежал по ветру, перепрыгивая ложбины, подпрыгивая на кочках. Подпрыгнув на одной кочке, я вдруг заметил, что моя рубашка плотно наполнилась ветром и я стал легким, почти невесомым. Потоки восходящего воздуха подкинули меня вверх, перенесли над голубой от незабудок низиной и плавно опустили около следующей кочки. Пробежав еще несколько метров, я оттолкнулся снова и… пролетел еще дальше. Тогда я свернул к краю обрыва и, разбежавшись посильнее, прыгнул с высоченной кручи; при этом широко в стороны раскинул руки. Я сделал это без всякого расчета, просто подражая птицам, но оторвавшись от земли, неожиданно пролетел над кустом тальника и зарослями лопухов. Я летел так долго, что запомнил свист в ушах и внизу, среди лопухов, успел разглядеть гальку и ракушечник. Это было чудо! Передо мной открылись неведомые человеческие возможности! Приземлившись на песке, я поднялся на бугор и повторил прыжок. И опять пролетел точно так же.
Во время этого второго прыжка я заметил, что ветер дует не с одинаковой силой и что, попадая как бы в «сильную волну», я улетаю дальше. Для третьего прыжка я угадал приближение «сильной волны» и оторвался от края обрыва как раз в тот момент, когда ветер достиг наибольшей силы.
Во время третьего полета я попробовал в воздухе шевелить руками и — удивительно! Смог немного направить свой полет! Во всяком случае, когда меня отнесло в сторону, я все же повернул к отмели — месту намеченного приземления. И что самое странное — в воздухе я совершенно не боялся высоты!
— Ура! Я научился лететь! — вырвалось у меня после третьего управляемого полета. От волнения меня всего трясло.
Через час, совершив еще два-три полета, я решился… перелететь речку!
Мне повезло — ветер усилился, порывы огромной мощи до земли наклонили прибрежные кусты. Я отошел от речки на довольно большое расстояние и начал разбег. В этот разбег я вложил последний запас сил, весь свой закаленный дух. В какое мгновенье оттолкнулся от обрыва — не уловил; подо мной зелено-желтыми пятнами промелькнули кусты, лопухи, галька, ракушечник и вдруг появилась водяная рябь. Я видел ее отчетливо, совсем рядом, до меня долетали отдельные брызги! Я почувствовал, что снижаюсь, хотя до противоположного берега еще было далеко, и отчаянно замахал руками, и почти преодолел огромное водное пространство — упал на мелководье, вернее, плюхнулся, вконец обессиленный.
Домой я возвращался мокрый, ободранный, весь в песке, но счастливый. Я научился летать и осуществил нашу с дедом мечту без всяких крыльев!
У моста я взошел на скрипучие пружинистые доски, перегнулся через перила и впервые передо мной не появилось никаких точек. Перемахнув через перила, я оттолкнулся и спланировал на отмель. Это уже было для меня пустяком.
Вбежав на обрыв, я влез на самую высокую иву, покачался на гибких ветвях, потом спрыгнул вниз и, точно на парашюте, мягко сел в траву.
У дома я влез на сарай,
СОЛНЕЧНАЯ СТОРОНА УЛИЦЫ
повесть
Я знал только трех людей, которые на вопрос «как дела?» всегда поднимали большой палец. Первым был столяр дядя Матвей. Его мастерская находилась в подвале нашего дома; к ней вела скрипучая деревянная лестница со стертыми ступенями; из подвала пахло столярным клеем и свежей стружкой. В мастерской было небольшое продолговатое окно, но, каким-то загадочным образом, даже в пасмурные дни в ней было светло, а уж в солнечные — ее просто затопляли ослепительные волны, и, казалось, в них плавали верстак, рубанок, деревянный молоток и спирали стружек, и сам дядя Матвей — он работал и улыбался тайным мыслям.
Дядю Матвея называли Мастером, и этим высоким званием его наградили не случайно — он реставрировал, «оживлял» старинную мебель с инкрустациями и резьбой, и вкладывал в работу недюжинную любовь к дереву. Глядя, как он подбирает, прилаживает друг к другу куски «благородной» древесины, как зашкуривает их, покрывает лаком, полирует, я сильно завидовал ему и мечтал стать таким же мастером краснодеревщиком, когда вырасту.
Вторым был матрос на Соловецких островах. Он сказал мне как-то:
— Быть счастливым просто — не надо желать, чего нельзя получить.
Я-то знал — с этим никогда не соглашусь и усмехался: — Попробуй не желать! Но матрос был по-своему счастлив; он побывал во многих странах, вечно находился в пути, но не хотел менять свои скитания на городскую жизнь в «коробке».
Третьим был мой отец.
Я любил катить железное колесо каталкой или идти вдоль забора и палкой трещать по рейкам. Любил грызть сосульки, играть в ножички и кричать в пустой бочке. Любил стручки гороха, семечки от тыквы и, когда жарко, любил залезать в ручей — становилось прохладно и спокойно. Любил полевую сумку, потому что в ней много отделений, любил подставить ладонь под струю воды из колонки и брызгать. Любил свистеть, засунув в рот пальцы и любил мандарины — они пахли Новым годом (их продавали только перед зимним праздником).
Еще я любил вертеть на полу раскрытый зонт, как юлу, любил гудеть в водосточную трубу и смотреть, как пыхтит каток, разглаживая асфальт. Любил пыльные чердаки с косыми лучами солнца и любил слушать шум дождя по крыше — казалось, там расплясались какие-то беспечные танцоры.
Еще любил стрелять косточками от вишни и палкой с пластилином доставать монеты из фонтана. И любил подавать инструмент дяде Матвею, когда он работал. И любил всех дворовых собак… И, конечно, любил свою мать… Но особенно любил отца — горячо, безудержно.
Отец постоянно ездил в командировки — то на один завод, то на другой; все время мы с матерью его провожали и встречали. Зато, когда он бывал дома, наступал праздник. Я просыпался от смеха в комнатах, отец шагал взад-вперед, что-то рассказывал матери, смеялся и пел… Он всегда был в приподнятом настроении. Наверное, иногда ему становилось плоховато и наверняка он иногда грустил, но этого никто не видел. Поэтому все считали отца счастливцем. И он так считал тоже.
— Я, в самом деле, счастливый, — говорил мне. — Не потому, что во всем везет. Нет! Просто я знаю, чего хочу, и люблю свою работу, и у меня есть надежные, преданные друзья, и есть мама, и ты…