Солнечное настроение
Шрифт:
– Подслушивать – некрасиво! И вдвойне некрасиво передавать то, что люди говорили друг другу по секрету.
– Почему?
Этот короткий вопрос Николай Сергеевич считал самым сложным. Коленькино «почему» часто ставило дедушку перед необходимостью просить мальчика принять моральную норму как закон с отсроченными объяснениями. Он получит их, когда подрастет. В самом деле, как объяснить пятилетнему мальчугану, что нельзя драться с девочками, когда он свое «почему?» подкрепляет аргументами: девочка была на голову выше и три раза первая ударила его танком по животу?
Кое-как выбравшись из паутины нравственных правил,
– «Залилась Аленушка слезами, села под стожок, плачет, а козленочек возле нее скачет. В ту пору ехал мимо купец. “О чем, красна девица, плачешь?” Рассказала ему Аленушка про свою беду. Купец ей говорит: “Поди за меня замуж. Я тебя наряжу в злато-серебро, и козленочек будет жить с нами”. Аленушка подумала, подумала и вышла за купца замуж. Стали они жить-поживать, и козленочек с ними живет, ест-пьет с Аленушкой из одной чашки…»
– Не по любви вышла! – констатирует Николенька.
– Почему ты так решил?
– А что же у купца даже имени нет? Одна профессия!
«Не по любви» – это, конечно, тоже из лексики воспитательниц. Надо все-таки, думал Николай Сергеевич, поговорить с ними, указать на недопустимость подобных разговоров в присутствии детей. Но он знал, что вряд ли решится прийти в детский сад и выступить с критическими замечаниями. Может, Ирину попросить? Или Павла? Должны ведь быть границы! Вчера чуть со стыда под землю не провалился, когда Николенька на прогулке посоветовал соседям, купившим щенка, назвать собачку Аборт. Где ребенок услышал это слово? Не иначе как в детском саду!
Николай Сергеевич прокашлялся и стал читать дальше:
– «Один раз купца не было дома. Откуда ни возьмись приходит ведьма. Встала под Аленушкино окошко и так-то ласково начала звать ее купаться на реку. Привела ведьма Аленушку на реку. Кинулась на нее, привязала Аленушке на шею камень и бросила ее в воду. А сама оборотилась Аленушкой, нарядилась в ее платье и пришла в хоромы…»
– Запела от радости?
– Возможно, запела, в тексте не уточнено.
– Но она пришла в большой… как его… когда все поют… хор.
– Хоромы – это по-старинному дом, помещение, где живут.
– И поют?
– В том числе.
– Я бы на месте ведьмы тоже радовался.
– Ты себя представляешь на месте ведьмы? – нахмурился Николай Сергеевич. – А почему, скажем, не на месте Иванушки или купца?
– Так они же глупые! А ведьма – супер!
Это уже отцовское, отметил Николай Сергеевич. Павел – замечательный человек, но речь у него! Мама была бы в шоке. Отчасти удачно, что она уже сильно болела и не много общалась с мужем Ирочки. Зять пересыпает речь новомодными словечками: «супер», «тусовка», «совок», а волноваться и переживать почему-то звучит как «колбасит». При чем здесь колбаса? И стоит ли удивляться, что ребенок обозвал подаренную ему тетушкой (сестрой Павла) игрушку (строго говоря, очень странную игрушку – голубую лохматую помесь слона и крокодила) «шизой». Николай Сергеевич хотел сделать тогда замечание внуку, но не посмел, потому что Павел, отец, расхохотался одобрительно.
– Давай посмотрим, что дальше стало с твоей героиней. «Никто ведьму не распознал. Купец вернулся, и тот не распознал. Одному козленочку все было ведомо. Повесил он голову, не пьет, не ест. Утром и вечером ходит по бережку около воды и зовет: “Аленушка, сестрица моя! Выплынь, выплынь на бережок!”»
–
– Надо говорить: погибла, умерла. Николенька, это волшебная сказка, тут описывается то, чего не может быть в действительности. Но ведь интересно!
– Интересно! – согласился внук.
Николай Сергеевич точно знал, что про «не может быть» Николенька не поверил. В его детском мозгу причудливо переплетались вера в Деда Мороза и Карлсона на крыше с фактом смерти дорогих для семьи людей, о которых часто рассказывали, – о бабушке Ирины, о родителях Павла.
– «Узнала об этом ведьма и стала просить мужа – зарежь да зарежь козленка. Купцу было жалко козленка, привык к нему. А ведьма так пристает, так упрашивает. Делать нечего, купец согласился: “Ну, зарежь его…”»
– Ах! – замер Николенька. – Что же он?! Плохой! Ничего не помнит! Изольда Гавриловна!
Так звали одну из пациенток Ирочки. У нее на участке восемьдесят процентов вызовов – к старушкам. Изольде Гавриловне исполнилось девяносто три. В прошлом певица, она рассказывала увлекательные истории о Вертинском и Лещенко, но совершенно не помнила событий дня вчерашнего. Ирина каждый раз писала ей на листе большими буквами, какую таблетку когда принимать, но Изольда Гавриловна листок теряла. Номер своего домашнего телефона и поликлиники Ирина приклеила на стенку в квартире певицы. Через день раздавался звонок: Изольда Гавриловна долго, сконфуженно и деликатно извинялась и просила напомнить схему приема лекарств. Ирина терпеливо объясняла, на следующий день сама записывала себе вызов к Изольде Гавриловне, чтобы написать новый листок. «Приклей его тоже на стенку», – советовал Павел жене. Но Ирочка не внимала совету, Николай Сергеевич догадывался почему: старенькой певице общение с его дочерью было дорого как связь с настоящим.
А в семье у них появилась привычка: когда кто-нибудь что-то забывал, он хлопал себя по лбу со словами «Изольда Гавриловна!».
– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Николай Сергеевич внука.
– Купец забыл, что козленочек – мальчик на самом деле! – взволнованно пояснил Николенька. – Вот распустяй!
Николай Сергеевич счел за лучшее не выяснять, какое слово Николенька неправильно произнес и где его услышал.
– «Ведьма велела разложить костры высокие, греть котлы чугунные, точить ножи булатные. Козленочек проведал, что ему недолго жить, и говорит названому отцу: “Перед смертью пусти меня на речку сходить, водицы испить, кишочки прополоскать”».
В легком страхе Николенька подвинулся ближе, Николай Сергеевич обнял его за плечи.
– «Побежал козленочек на речку, стал на берегу и жалобнехонько закричал: “Аленушка, сестрица моя! Выплынь, выплынь на бережок! Костры горят высокие, котлы кипят чугунные, ножи точат булатные, хотят меня зарезати!” А Аленушка из реки ему отвечает: “Ах, братец мой Иванушка! Тяжел камень на дно тянет, шелкова трава ноги спутала, желты пески на груди легли”».
Наивная детская сказка, трепет внука подействовали и на Николая Сергеевича, у него защипало в глазах от неожиданного умиления. «Это, наверное, старческое», – подумал Николай Сергеевич. Но и при этом не испытал досады или сожаления. Он не считал потерянным временем обучение маленького внука буквам и числам. Следовательно, и простых, элементарных чувств, вызванных страданиями фольклорных персонажей, можно не стыдиться.