Солнечное затмение

Попов Андрей Викторович

В последнем утверждении Пьер врал самому себе. На него действовали не женщины, а женщина (одна единственная). К тому же и та никакая не женщина, а еще девчонка с буйными ветрами вместо мозгов. Частые посты и творения милостыни вряд ли могли спасти от этой беды, ибо даже на страницах Священного Манускрипта сказано: "Вначале Непознаваемый создал моночеловека -- однополый живой организм, которому не нужна была пара для воспроизводства потомства. Но далее в эволюции произошла ошибка: один из индивидуумов родился с патологическим уродством -- вместо крайней плоти у него между ног образовалось мерзкое влагалище,

и он был способен только к оплодотворению семени, но не к его генерации. Поначалу Непознаваемый хотел уничтожить мутанта, но один из монолюдей открыл для себя невыразимое удовольствие в бинарном совокуплении. Тогда Непознаваемый произнес: отныне люди будут жить парами, и растить своих детей вместе, и назвал он уродливое создание "женщиной", ибо это слово пришло Ему на ум в тот момент".

Впрочем, Кастилите вся эта религиозная экзегетика была до одного, упоминаемого в данном тексте, места. Она ела крайне медленно, чтобы был повод подольше посидеть за столом, и почти не отводила глаз от Пьера, ожидая, когда же он на нее, наконец, посмотрит. Пьер же ссутулился и уткнул глаза в свою тарелку. Он страшно боялся совершить какое-нибудь неловкое движение: вдруг разольет бокал или еще чего...

– - Ну-ка, Морис, сыграйте нам чего-нибудь для души!
– - попросил король, наливая себе и Жоанне еще по бокалу вина.

Вагант сдержанно поклонился. Затем взял свою валторну и вдохнул в нее жизнь. Тягучие, словно склеенные между собой звуки, завибрировали по залу, заставляя трепыхаться сентиментальные огоньки свечей.

От зоркого взгляда Даура Альтинора не смогла укрыться эта чувственная война между его дочерью и младшим из принцев. Он прекрасно видел, как Кастилита не отрывает от него своих воспаленных глаз. А тот не знает, куда деться от болезненной застенчивости: дрожащими руками ковыряется в своей тарелке, краснеет, словно совершил что-то неприличное. "Та-а-ак... – - подумал герцог, -- это надо запомнить, когда-нибудь пригодится...". Потом решил подыграть их молчаливому спектаклю. Он взял тарелку салата и протянул ее Пьеру:

– - Будьте любезны, принц, передайте это блюдо Кастилите. Она обожает такие салаты.

Пьера вновь бросило в жар. Он чувствовал, что у него под мышками уже все мокро от обильного пота. Как эта тарелка умудрилась не перевернуться посреди стола -- удивительно. Пьер, словно держа горящие угли на ладони, быстрым движением протянул ее куда надо. Их взгляды, наконец, встретились. На долю мгновения скрестились как незримые шпаги и разошлись по сторонам. Они еще успели подержаться вместе за одну тарелку, а для строгого подвижника это было грешнее полового акта. Но он еще долго будет вспоминать ее лукавую улыбку, которая находилась так близко... и карие глаза... и ударную волну, что пробила в его душе огромную брешь... Ничего, он обязательно замолит все свои греховные побуждения.

Герцог Оранский первый покинул трапезу. Его уход никто и не заметил. Впрочем, как его появление и само времяпребывание за столом. Он не произнес ни единого слова, удалился в одну из гостиных комнат, зажег двуглавый канделябр и откинулся в кресле.

Король вдруг громко хлопнул в ладоши и крикнул:

– - Морис, разве можно слушать такую тягомотину? Сыграйте что-нибудь повеселей! Мы ведь пьем за нашу победу!

Музыка скинула с себя траур и пустилась в пляс. Звуки валторны неистовствовали, неслись на перегонки

друг с другом, заводили всех своей слащавой патетикой. Морис был виртуозом своего дела. Даже Пьер немного успокоился. А король продолжал командовать:

– - Вина! Требую еще вина! И позвать мне сюда моего шута! Пусть выпьет вместе с нами!

Герцог Оранский вычеркнул собственное имя из придворной суеты. Впрочем, не только имя, но тело и дух. Он сидел в тесной комнатушке, глядя на два маленьких пламени, словно на пару горящих глаз. Пламя успокаивало нервы, привносило легкое умиротворение в душу. И сама душа начинала трепыхать подобно огонькам свечей.

Легкая занавеска слегка всколыхнулась, и в комнату кто-то вошел. Герцог не стал оборачиваться, молчаливо намекая, что ему ни до кого нет дела. Потом на его плечо легла маленькая нежная рука. "Это она...". Оранский накрыл ее своей теплой ладонью.

– - Зачем ты пришла?

Жоанна села рядом на подлокотник кресла и начала гладить его волосы.

– - Я не могу быть в стороне, зная, что тебе плохо...

– - Жонни, ты с ума сошла! Король во дворце! Нас могут увидеть! На мою голову и так неприятностей достаточно!

Жоанна накрыла пальцами его губы и приблизила к ним свое лицо. Ее темные волосы застили собой весь свет, а острый взгляд вошел герцогу в самое уязвимое место души.

– - Альвур, успокойся, они все пьяны как черти. Король пригласил уродца Фиоклита, и тот принялся их развлекать песнями собственного сочинения. Скажи, почему последнее время ты меня избегаешь?

– - Я осторожен, Жонни, просто осторожен!

– - А... что делала принцесса Фиасса в твоем шатре?

Герцог осторожно обхватил ее за талию. Вот почему она пришла. Могла бы и не задавать глупых вопросов. Он протяжно вздохнул. Ведь даже на глупые вопросы приходится искать мало-мальски вразумительные ответы.

– - Она попросила у меня убежища, вот и все! И вообще, Жоанна, если тебе нетерпится поревновать, приревнуй лучше меня к Мари, моей законной спутнице жизни. Здесь поводов больше чем достаточно. Возьмем хотя бы тот факт, что мы живем с ней под одной крышей. И еще, тебе об этом страшно будет слышать, но мы с ней вместе даже...

Жоанна так и не узнала, чем еще занимается герцог со своей Мари. Речь у обоих оборвалась. И стучащие почти вплотную друг к другу сердца вдруг притихли. Сзади кто-то кашлянул...

Оба резко повернули головы -- простой рефлекс и грубейшая ошибка в подобных ситуациях. Нужно было экспромтом изобразить деловую беседу на отвлеченные темы, но они оба, как нашкодившие дети с бледными перепуганными лицами, смотрели в глаза невесть откуда взявшемуся коадьютору Ламинье. Тот потоптался на одном месте, потер ладони, глуповато похлопал ресницами, потом вяло произнес:

– - Ну, извините...
– - резко развернулся и вышел.

Герцог кинулся вдогонку. Он небрежно оттолкнул от себя Жоанну и пулей вылетел в коридор.

– - Граф, будьте любезны, постойте!

Кей Ламинье снисходительно остановился, повернувшись лишь вполоборота. Мимика его лица была равна нулю. Абсолютно никаких чувств: ни восторга, ни злорадства, ни страха, ни огорчения. В сторону Оранского смотрели спокойные, чуть скучающие глаза.

– - В-вы... могли не так понять. Мы просто сидели рядом, вместе печалились о Дианелле. Она ее так любила!
– - изворотливые мозги герцога принялись, наконец, работать на самосохранение.