Солнечное затмение

Попов Андрей Викторович

Коадьютор пожал плечами.

– - Знаете, что я вам скажу... У меня и так много личных проблем, чтобы еще разбираться в ваших отношениях с королевой. Будьте любезны, разбирайтесь в этом сами!

– - Вы ведь ничего не скажете моему брату? Невесть какие мысли могут прийти ему в голову!

На этом вопросе Ламинье поставил тревожное многоточие вместо ответа. Внешне это выглядело так: он молча развернулся, махнул рукой и удалился.

* * *

Жерас сидел поджав под себя ноги и слушая траурное побрякивание холодных цепей. Сколько прошло

времени с того момента как его сюда кинули? Декад шесть или семь? Его совершенно ничем не кормили и не давали воды. Иногда он подставлял язык под грязные капли, стекающие с кирпичной стены. Поначалу он как-то пробовал освободиться: дергал цепи, надеясь вырвать металлический штырь, пытался разогнуть кольца на запястьях, также совершал совершенно несуразные действия: отчаянно выл, посылал в пустоту проклятия вперемежку с беспомощными молитвами. Но абсолютно ничего не помогало.

Он опять под землей! Выбрался из одной могилы, чтобы угодить в другую. Сидел и мрачно смотрел через круглый имплювий на осколок внешнего мира. Где-то бесконечно-далеко грело несколько небесных костров -- всего лишь несколько нарисованных точек на черном полотне мироздания. Может быть, именно они не позволяли ему окончательно помрачиться умом. Лучины Жерас зажигал крайне редко и лишь для того, чтобы убедиться, что мир вокруг него еще продолжает свое жалкое существование. Жерас успел смириться со всем: с собственным поражением, с телесными муками, с предстоящей казнью. Одно лишь мучило его и, казалось, будет продолжать мучить даже после смерти. Этим ходячим на двух ногах фактором являлся Даур Альтинор. Всякое воспоминание о нем приводило тело в судороги, а душу повергало в огонь. Стоило принцу только подумать, что его убийца сейчас разгуливает на свободе (нет, не просто разгуливает, а наверняка сидит за одним столом вместе с его отцом и еще выражает ему "искренние" соболезнования из-за смерти сына), -- стоило только подумать... Жерас вновь начинал истерически дергать цепи, исполненный бессильной ярости. В своих отчаянных фантазиях он рушил и сжигал целые города, лишь бы найти советника Альтинора, лишь бы вытрясти из него душу, лишь бы засунуть его собственную душу ему в ...

Когда же ярость стихала, а буйство мыслей разбивалось о стенки черепа, Жерас успокаивался. Он снова мрачно поглядывал на имплювий, снова томился элементарным желанием что-нибудь поесть или что-нибудь выпить. Хотя бы согреться. Порой он проваливался в дремоту, но сама эта дремота не приводила к бесчувственности, к провалу в сознании, о котором так мечтала его измученная душа. Слабый сон, переполненный кошмарами еще больше, чем явь, стал мучительной болезнью для духа.

Иногда к имплювию подбегали дети солнцепоклонников, смотрели на него сверху сквозь решетку, перешептывались между собой. Для них появилась лишняя забава: поймали живого мракобеса, который может ходить как человек, да еще и разговаривает. Жерас хорошо помнил, как ему в детстве тоже внушали, что солнцепоклонники -- не люди. Это чудовища, накинувшие человеческую личину.

Впрочем... весь этот словесный бред уже не имел для него никакого интереса. Волновало только одно: как быстро все закончится и как скоро он увидит Настоящий Мир? Его душа, трепещущая в теле, рвалась наружу, но была связана сетью ноющих нервов. Вырвать душу из тела было также непросто, как самому удалить больной зуб из десны. Время для него превратилось в вонючую застоявшуюся жижу и, казалось, никуда не двигалось. Под ногами была сырая холодная земля. Над головой -- столь же холодный воздух.

Жерас пытался разогреть его своим частым дыханием, но от этого только почувствовал, что сам быстро остывает.

В какой-то момент ему показалось, что решетка вверху сильно заскрипела. Он поднял голову и тут же ослеп: яркий факел создал такой разительный контраст абсолютному мраку, что глаза словно закололо маленькими иголочками. Далее голос:

– - Ну как, мракобес, не скучно тебе здесь? Поди молишься своему, как вы его называете, Непознаваемому? Молись... Терпеливо молись. Может прибежит, да и вытащит тебя отсюда.

Отец Гийом поставил деревянную лестницу и кряхтя спустился в землянку. Факел в его руке принес частицу столь желанного тепла.

– - Молись...
– - он махнул рукой.
– - Только сразу хочу тебя предупредить. Все это лишь начало твоих мучений. Прежде чем ты подохнешь, тебя будет часто бросать в жар и в холод. Мы не успокоимся, пока не услышим твоих стонов. Но увы! Все твои страдания не искупят и крупицу того зла, которое причинили нам ты и твой отец, проклятый Эдвур.

Старик отдышался, поправил свои седые патлы и поднес огонь к лицу Жераса. Тот зажмурился от внезапного пеклища, но стерпел и не проронил ни слова. Тут сверху послышалась еще какая-то возня. Из имплювия показалось лицо маленького мальчика.

– - Отец Гийом, вы просили книгу. Вот она.
– - И протянул старику какой-то пухлый томик в черной обложке.

– - Спасибо, сынок, иди с миром! Я скоро принесу то, что обещал.

Свобода была, казалось, так близка. Открытое небо над головой, всего лишь больной, беззащитный старик. Жерас умирал от желания рвануться что есть сил и вылететь наружу. Были бы цепи хоть немного подлиннее, он бы немедленно обмотал ими шею лученосного пастора и хотя бы в его смерти нашел для себя временное успокоение. А старик словно видел все его тайные побуждения.

– - Бесишься от отчаяния, да?.. Бесись! Это и тебе придает сил, и нас развлекает. На вот! Я принес тебе теплой одежды, а то чего доброго загнешься раньше времени, кого мы потом мучить будем?
– - Гийом небрежно накинул на него дубленку.
– - Да и воды вот принес... Немного.

С изумлением для себя Жерас почувствовал, что готов чуть ли не расцеловать своего мучителя. Он с жадностью осушил флягу и укутался в мягкое тепло: теперь хоть немного выспаться можно будет. Но так ничего и не сказал.

Отец Гийом тоже подумал, что сорить словами перед таким извергом -- чрезмерное к нему снисхождение, выбрался наружу и звякнул решеткой. Послышался недовольный скрежет закрываемого замка. Жерас тщательно завернул свое озябшее тело в дубленку и почувствовал сладкую истому разливающегося тепла. Даже испытал многократно отраженную тень бесконечно-далекого счастья. Он погрузился в сон прежде, чем успел принять лежачее положение...

Проснулся он ровно через вечность. Да, стало легче дышать, ушла часть страшной усталости, мерзли только кончики ног, да и те, если хорошо потереть, можно было привести в чувство. Но решение одних проблем усугубило другие: во-первых, ужасно хотелось есть, и еще хотелось вырваться наружу -- да так сильно, что он опять принялся дергать несговорчивую цепь. Жерас решил зажечь лучину, чтобы посмотреть: металлический штырь хоть немного вылез из стены? Но когда для взора стали видимы мрачные стены с небрежной кирпичной кладкой, он в очередной раз безнадежно вздохнул. И тут вдруг подумал: а на чем он, собственно, сидит? Ведь не на камне, а на чем-то твердом и, что странно, теплом...