Солнечное затмение
Шрифт:
– - Она в приюте для бездомных детей!!! Я все покажу!!! Я все расскажу!!! Я поцелую каждому из вас ноги!!! Я сделаю все, что вы прикажите....
Жерас сидел в уютном замке герцога Альтинора и колол орехи. В данный момент его абсолютно не интересовало, находится ли он в логове врага или под кровом ближайшего друга, или вообще все происходящее является посмертным бредом. Он беспокоился о другом: чтобы ореховая скорлупа случайно не отлетела в глаз Мариасе,
Мариаса гладила его грудь и, имитируя рычание дикого зверя, теребила проросшую щетину. Ее огненно рыжие волосы оттягивали на себя весь скудный свет комнаты. Казалось, волосы состоят из волокон холодного огня, сквозь которые зорко смотрят ее хищные светло-карие глаза. Когда Мариаса начинала рычать, ее обязательно надо было почесать за ухом, иначе она начнет пускать когти и царапаться.
– - О! Этот спелый попался! Гляди, какой большой!
– - Жерас показал ей добытый плод.
Мариаса широко открыла рот. Он поднес орех к ее лицу, сделал вид, что хочет положить его, но лишь коснулся пальцами ее языка, а плод ловко забросил себе за щеку и принялся смачно жевать.
– - Ишь, какая хитрая! Сейчас моя очередь!
Она снова зарычала. Комната, где они провели уже множество любовных поединков, была устлана коврами так обильно, что их не было только на потолке. На самих же коврах, сотканных из темноты, были изображены древние полумифические животные: медведи, лисы, тигры и множество птиц, в достоверности существования которых теософы до сих пор спорят. Жерас не раз замечал, что как только их с Мариасой тела слипались в оргии самого сладостного в мире безумия, а чувства возносились до высоты экстаза, то звери, смотрящие на них со стен, оживали. У них тоже загорались глаза, и в их образах тоже пылала чувственность.
– - Скажи, а твоему отцу можно верить?
Мариаса пожала плечами.
– - Не знаю. Но мне верить -- уж точно нельзя. Я самая коварная женщина во всей черной вселенной.
Она ехидно посмотрела ему в глаза. Жерас щелкнул ее по носу.
– - Ну... он вообще когда-нибудь говорил тебе, что поможет мне стать королем или... как он относится к моему отцу... что за мысли у него в голове? И зачем ему надо было отправлять меня в могилу?
– - принц явно намеревался вытянуть из Мариасы все, что она знает.
Но в ее глазах, в шутку иль всерьез, продолжало играть кокетство. Она потеребила его щетину.
– - Ой, да мы с ним вообще мало общаемся. И мало видимся, кстати. Он больше занимается Кастилитой. Девица растет что надо! Моя порода! Только больно уж замкнутая -- чересчур скромная или чересчур гордая, черт ее поймет. А кстати!
– - Мариаса придвинулась к нему так близко, что ее губы, шепча сладострастные слова, едва не касались его губ.
– - Ты знаешь, что мне поведала по секрету моя сестренка? Оказывается, твой братец Пьер...
– - Вношу поправку: святой Пьер, живущий на хлебе и воде, и молящийся за весь мир! Теперь продолжай.
– - Так вот, твой богоподобный брат всякий раз смущается и краснеет, как только ее увидит.
Жерас хотел укусить ее за губу, но та вовремя отпрянула и весело оскалилась.
– - Ни в жизнь не поверю. Мой несчастный брат помешан на одних молитвах, мечтает стать монахом и удалиться в какой-нибудь Лабиринт Мрака. На женщину он боится даже поднять глаза. Ты хоть раз в жизни задумывалась, какой это страшный грех -- глядеть на женщину...
– - он медленно расстегнул у нее две пуговицы.
– - Да еще на такую красивую...
– - последние слова принц уже шептал: -- Да еще с такими головокружительными, пышными грудями...
Он принялся ласкать пальцами ее соски, словно для этого выпавшие из полураспахнутой пижамы. И шептал только одно: "ужасный, страшный грех...".
Ее глаза стал заволакивать дымок пьянеющей страсти. Жерас окунул руку в золотые нити волос и потрепал ее за ухо. Бывшая королева панонская на всякий жест внимания в ее адрес ехидно щурилась и начинала издавать звуки, свойственные только хищнице. Потом она резко повернула голову и укусила его за руку. Видя, что принц от неожиданности вскрикнул, расхохоталась.
– - Я тебя когда-нибудь съем!
– - Ну у тебя и зубы! Представляешь, если эта идея придет тебе в голову, когда... ладно, не будем об этом.
Даже цвет ее карих глаз менялся в тон ее настроения. Когда она была спокойна, то глаза бледнели, словно тухли. Если злилась, -- они становились темно-коричневыми с густой примесью потревоженной гордости. А если она возбуждалась, ее зрачки-хамелеоны неимоверно расширялись, и в них загоралось древнее колдовство, доводящее порой мужчин до сумасшествия. Жерас внимательно посмотрел ей в душу и понял, наконец, чего она сейчас хочет. Он обхватил ее за талию, хорошенько отшлепал по заднице, потом положил ее голову себе на грудь и стал ласково поглаживать волосы.
Мариаса успокоилась. Больше не рычала и не царапалась. Покорно отдалась вздымающимся волнам его теплой груди.
– - А знаешь, ведь сейчас вся Франзария, кроме двух человек -- тебя и твоего отца, думает, что я уже начал гнить в земле. Представь: на мне черная кожа... на мне протухшая плоть... у меня впадины вместо глаз... А трон моего отца уже наверняка примеряет под свой зад Лаудвиг.
– - Да...
– - протянула Мариаса.
– - Только рядом с его троном сразу надо ставить бочку вина и еще множество тронов для его бесконечных шлюх.
– - А вот Пьеру сошел бы и деревянный трон. Из нестроганных досок.
Оба засмеялись.
– - Когда ты станешь королем, какой первый указ ты издашь?
Жерас почесал в ее затылке.
– - Сейчас подумаю... Прежде всего предъявлю твоему отцу счет, чтобы он оплатил мое проживание в гробу подземной гостиницы. Номер он мне снял довольно тесный и неуютный.
– - Большой счет?
– - Тысяча евралей. А на вырученные деньги прикажу сделать огромный, во всю грудь, орден.