Солнечное затмение
Шрифт:
Мариаса коснулась пальцами его губ.
– - И кого им наградишь?
– - Его же... За то, что отдал мне в спутницы жизни свою старшую дочь.
– - О-о... Как шикарно звучит! А вообще, это правильно.
– - Мариаса принялась поглаживать его тело.
– - Я тебя многому научу. В Панонии говорят: постель -- это тот же театр. И любовники должны быть великолепными актерами, чтобы их любовь стала искусством. Ой, как многому я тебя могу научить...
Жерас небрежно ухмыльнулся.
– - Это точно. Про твои подвиги с тамошними панами ходят легенды...
– - и тут же осекся, поняв, что сказал лишнее.
Поздно. Мариаса вскочила как ошпаренная, метнула стрелы из своих глаз и стала бледной, похожей на глыбу льда.
– -
Она спешно накинула пеньюар и исчезла из комнаты, оставив после себя легкий ветерок. Жерас постукал кулаком себе по лбу, потом кинулся следом.
– - Мариаса, подожди! Ну прости меня, ляпнул чего не надо! Тебе ведь самой должно быть хорошо все известно... Людские сплетни... А про меня, кстати, знаешь сколько сплетен ходит?
– - он отчаянно подбирал нужные слова, дабы затушить ее гнев.
Она обернулась лишь один единственный раз и сказала одну единственную фразу:
– - Свой орден можешь засунуть в свой девственный анус!
И исчезла.
Принц покачал головой.
– - Вся в отца.
На этом конец. Их волшебная феерия средь завистливых глаз древних животных, молчаливого сумрака и эротично горящих свечей завершилась. Жерас поначалу надеялся, что ее вспышка гнева мимолетна, что она вот-вот войдет в его комнату, рассмеется и вновь вскочит на его колени. Увы... Мариаса стала совсем чужой. Она лишь молча приносила ему еду, а на все вопросы отвечала цитатой из словаря, состоящего из трех слов: "да", "нет", "не знаю". Засыпая в своей кровати, Жерас не переставал ждать, когда наконец шелохнется занавеска и блеснут огнем ее волосы...
Напрасно ждал. Напрасно надеялся. Напрасно вообще родился в этот мир.
Дворец английского короля Эдуанта располагался а самом центре Велфаста. Его архитектор, живший и творивший еще при Чарлоте Третьем, дал простор всей своей фантазии и потратил почти всю жизнь на создание этого чуда. Дворец был сделан в виде огромнейшей головы, по плечи торчащей из земли. Рот богатыря, где располагались ворота, время от времени открывался. Со стороны выглядело слегка комично, но богатырь как бы "кушал" входящих во дворец гостей и "отблевывал" тех же гостей, его покидающих. На створках, движущихся с помощью лебедки, цветным мрамором даже были выложены губы и кончики зубов. Строители сделали лицо гиганта каким-то печальным, с нахмуренными бровями и многими морщинами. Глаза его постоянно горели. И горели в буквальном смысле. Король приказывал стражникам жечь там костры. Люди, которые впервые приближались к велфастскому чуду, еще издали содрогались от ужаса: посреди вселенской тьмы зияет неимоверных размеров человеческая голова в остроконечном шлеме, и глаза ее жгут вездесущий сумрак. Самая изящная мистическая бутафория, созданная людьми.
Покои короля Эдуанта находились там, где у богатыря должен бы располагаться мозжечок -- кстати, отвечающий за координацию движений. Но сказать, что сам Эдуант был великим координатором собственного миража, довольно трудно. Легче утверждать другое: он, как личность, был еще интереснее, чем его экзотичный дворец. За глаза его называли шутом в короне. Еще смолоду он, как и многие, стал сочинять стихи. Но до такой степени бездарные, что даже Фиоклит постыдился бы поставить под ними свою подпись. Они не годились ни в качестве поэзии, ни в качестве ее гротеска. Наглядный пример:
"Чему уподоблю я нашу жизнь? Она подобна мухе летящей. Если вглядимся мы в муху зорко -- Увидим ее парящей Со взмахами крыльевПри чтении своих зарифмованных перлов король слегка смущался, извиняющимся голосом говорил: "вот здесь как бы рифму надо немного подправить". Но на самом деле страстно ожидал от своего окружения словесного апофеоза. И никогда не обманывался в ожиданиях. Придворные, с изумлением глядя друг на друга, восклицали: "это восхитительно! это великолепно! слышали ли наши уши раньше что-либо подобное?". Ибо каждый из них знал, чем более страстным поклонником таланта его величества он будет, тем более успешная карьера его ожидает. Эта полутеатральная буффонада длилась во дворце с момента коронования Эдуанта.
Еще король любил сочинять и рассказывать анекдоты. Слуги и министериалы, слушая их, считали чуть ли не своим долгом перед отечеством в конце каждого анекдота громко посмеяться, лишь бы успеть сообразить, где эта концовка. Довольный Эдуант ехидно прищуривал один глаз и вопрошал: "недурно придумано, да?". Он почти всегда носил белый пышный парик, из-под которого его нежное, похожее на женское, личико кокетливо поглядывало на окружающих. Король почти постоянно улыбался, даже когда оставался наедине. Его неугомонная буйная фантазия рисовала в его воображении что-либо комичное связанное с его персоной. Бывало кто-нибудь из придворных заметит издали, как король одет по коридору один-одинешенек, машет руками, что-то шепчет губами и улыбается. Оглянется тот придворный вокруг, увидит, что никого нет, покрутит указательным пальцем возле виска и пойдет дальше. На самом же деле Эдуант мнил себя доблестным рыцарем множества прекрасных дам. Не только англичанок, но и красавиц других миражей. В его фантазиях дамы окружали его шумной ликующей толпой, а он читал им свои неповторимые мадригалы и рассказывал до безумия веселые анекдоты.
Эдуант, помимо королевского, присвоил себе столько титулов, сколько иному монарху даже и на ум не шло. Он называл себя "мое великолепие", "моя неповторимая изысканность", "мой чудный гений", "мое сиятельство", "моя индивидуальность", и так далее, и тому подобное. Страстно любил танцевать со своими фаворитками и по два-три раза в эпизод приказывал шить себе новое платье, уверенный, что шокирует им окружающих. Да, на платья Эдуант тратил уйму денег, обвешивал их драгоценностями с тем же обилием, как праздничный торт мажут кремом. Бывало выйдет к придворным в своем очередном новом наряде, интригующе прищурится, кокетливо поведет глазками, выждет несколько мгновений, пока придворные придут в себя от изумления, потом кружась и пританцовывая, спросит:
– - Ну... как вам мое великолепие, моя неповторимая индивидуальность?
Все вокруг замолкают, некоторые хлопают в ладоши и, не в силах оторвать взор от ярких, бунтующих красок, восклицают:
– - Ваше величество! Вы в следующий раз хоть предупреждайте. Мы бы тоже приоделись соответственно вашей красоте.
Слова приторной лести ласкали слух Эдуанта и почти никогда не приедались. Как малый ребенок не может обходиться без сладостей, пьяница -- без своей бутылки, а потребители наркотиков -- без очередной дозы, так и у короля в душе начиналась ломка, если он долго не слышал в свой адрес слов восторга и реплик народного пиетета. Он мог долгими циклами стоять перед зеркалом, примеряя платья, и любоваться собой. В тронном зале, кстати, он все стены обвешал зеркалами, чтобы иметь возможность зреть свою индивидуальность, свою неповторимую изысканность одновременно спереди, сзади и с обоих боков.