Солнечное знамя
Шрифт:
По-настоящему независимый человек — тот, чьи поступки не определяются мыслями "А что подумают окружающие?".
"Это значит, — подумала Алиона, — что я становлюсь человеком независимым. И немного нахальным. Наверное, это плохо… Но до чего же здорово!"
Она отпила глоток из стакана. То ли коньяк, то ли травяная настойка… Что-то очень крепкое и очень… человеческое. Никакой эльфийской приторности.
— Кстати, — Грок прищурился, морщинки в уголках глаз собрались веселыми солнышками — ванну принять не хотите, путешественники?
ВАННА!!!
Глава 27
Подскочившую
Старик выделил Заю полотенце, огромную банку с жидким мылом, скучно и занудно инструктировал его, как этим самым мылом пользоваться… Кончилось тем, что Заю надоело, он наорал на дядьку, тот в долгу не остался и оба родственничка долго и увлеченно переругивались. Наконец, опыт победил, Грок загнал юношу в ванну, вернулся в комнату и сел верхом на стул. Положил руки на спинку стула, подбородок — на руки и внимательно посмотрел на Алиону очень полицейским взглядом.
Сердце девушки екнуло.
— Что у него с рукой? — без обиняков спросил Грок.
Вопрос всколыхнул в душе Алионы два совершенно разных чувства. Одно: острое желание нахамить и сказать, чтобы не смел с ней так разговаривать, как будто она — его подчиненная. И второе… Очень сильное желание расплакаться в жилетку — ладно, в куртку — и рассказать все-все, что она знает о проклятой руке трижды проклятого молчуна. Ей было очень тяжело носить в себе эту тайну, вздрагивать каждый раз, когда она видит эти бинты и представлять себе все те ужасы, которые под ними творятся. Вдруг дядька Грок усмехнется, поиграет лучистыми морщинками и скажет: "Вот дурочка, было бы из-за чего переживать!"
Она рассказала старику все. Все, что знала про руку Зая, про рисунок таинственной травы, даже про то, что тайком рассматривала кожу на руке ночью.
— Точно не светилась? — потер подбородок дядька Грок.
— Точно.
— Значит, не лунная белизна. Уже хорошо.
И замолчал, думая о чем-то. Чем больше Грок молчал, тем больше нервничала Алиона.
— Дядя Грок, — наконец не выдержала она, — так что у него с рукой?
— А я откуда знаю?
Он взглянул на побелевшую Алиону и коротко усмехнулся:
— Я же не доктор. А если вспомнить, кто же я такой, вернее, кем был, то все становится просто: Зай отравился.
— Чем? — ошарашено спросила девушка, не понимая, как можно было прийти к такому выводу.
— Да вон той травой и отравился. Что это за подорожник такой коварный, я не знаю, это мой братец мигом бы рассказал, и что и откуда и зачем эта трава ночами вылезает из земли и охотится на людей на темных лесных дорогах…
— Правда?!
— Да нет! Это я так… шучу по-стариковски… Что за трава и как она себя ведет ночами — не знаю, но понять, что произошло — могу. Ты же, Огонек, говорила, что она похожа на подорожник, с первого взгляда даже аптекарь
— Так Зай же… живой…
— Живой, живой. Я так мыслю, отрава эта по руке ползет, кожу разъедает либо еще что…
— Нет, — покачала головой Алиона, — я же видела руку без бинтов. Гладкая, чистая кожа, ни язв, ни ран, ничего.
— Ничего, говоришь… Странно. Не просто же так племянничек руку бинтует, значит, не хочет ее на глаза людям показывать. Видела, говоришь? Погоди-ка… Ночью?
— Ночью. Луна светила.
— Тогда понятно. Ночью все цвета серыми кажутся. Кроме белого и черного, понятно. Отрава эта ему кожу выкрасила. Зеленая у него рука под бинтами. Или синяя.
Алиона мгновенно представила Зая в виде Халка, Аватара и Хеллбоя. Ей не понравилось.
— Думаете, ничего страшного?
— Может и ничего… Может, эта дрянь просто цвет кожи меняет, а Зай стесняется.
— Что-то я не заметила, чтобы он очень стеснительным был. Эльфов файрами обзывал — не смущался.
Дядька Грок усмехнулся. Но ничего не сказал.
Из ванны вышел хмурый и недовольный Зай, завернутый в огромное, как простыня, полотенце. В нем он походил на римлянина, идущего на казнь.
— Ну что, Огонек, — Грок подмигнул девушке, бросив хитрый взгляд на мрачного племянника, — Пойдем теперь тебя в ванну определять.
***
Купать ее — как на секунду показалось девушке — старик не собирался. Он подробно объяснил ей, как пользоваться мылом с точно такой же, как была у Зая, огромной банки. Оказывается, мыло должно было не только отмыть накопившуюся за время лесных странствий грязь, но и поменять внешность девушки и юноши.
— Чтобы тебя никто не узнал, Золушка, вот тебе волшебный рашпиль: сделаешь себе шрам через все лицо — вполголоса припомнила Алиона старую кавээновскую шутку.
— Не так все радикально, всего лишь поменяет цвет кожа и волосы. Короче говоря, мойся, а я пока разожгу угли.
— Зачем?
— Буду племянника пытать.
— Вы шутите?
— Какие уж тут шутки. Пытки — дело серьезное, они юмора не любят.
Алиона озадаченно посмотрела на закрывшуюся дверь. На всякий случай она еще несколько минут прислушивалась, но никаких звуков из комнаты, кроме негромких и неразборчивых голосов, не услышала. Тихо выругала старого шутника, сбросила одежду и начала взбивать густую пену, аккуратно нанося ее на кожу и волосы.
Вот таким вот огромным безе она должна была посидеть на краю ванны, пока остатки мыла не растворятся во воде, потом опуститься в воду и полежать в ванне минут двадцать.
Ванна никакого доверия не внушала и успокаивающих ассоциаций не вызывала. Была она большая, даже огромная, вот только ее темно-вишневый, почти черный, цвет заставлял предположить, что необходима она бывшему начальнику полиции не столько для того, чтобы мыться, сколько для расчленения трупов. Вдобавок единственным источником света был маленький фонарный цветок, который, казалось, пищал, пытаясь разогнать темноту.