Солнечные дни
Шрифт:
«На новые места всегда поспею», — думал он.
В то же время он хорошо припомнил, что твердое намерение приступить тотчас же к исполнению свыше предопределенного ему в этом мире и выгнало его из теплицы, а он только забыл об этих своих намерениях, увлеченный иными течениями. Поспешно он прошел в ворота и тотчас же остановился, поглядывая на каменные стены дома. Этот дом спал, вокруг было темно, и только окно кабинета ясно светилось зеленоватым светом. Жмуркин двинулся туда. Осторожно он подошел к этому окну и, прячась за косяк, заглянул вглубь кабинета. Загорелов не
Однако, Загорелов не замечал этого, глубоко погруженный в свои размышления. Впрочем, вскоре приток прохлады заставил его оглянуться на окно.
— Фу, как ты меня испугал! — сказал он Жмуpкинy, вдруг остановившись посреди комнаты. — Ты что? — спросил он его через минуту.
— Вам не спится? — спросил его, в свою очередь, Жмуркин, не отвечая на вопрос. — Мне тоже не спится, — добавил он, сокрушенно покрутив головой. — Ночь беспокойная сегодня, и Лидия Алексевна где-нибудь близко лежит, — проговорил он неожиданно.
— Это почему же близко? — спросил Загорелов в задумчивости. Он все так же расхаживал, точно запертый в клетку.
— А зачем же ей далеко быть? — Жмуркин развел руками. — Если ее убили, — тут же где-нибудь близко положили или зарыли; а если она утонула, так тоже ведь где-нибудь близко ее под коряги затащит. Ох, Максим Сергеич, Максим Сергеич! — вздохнул он. — Если бы можно было знать зараньше, что из этого всего выйдет!
— Мне не спится, — сказал Загорелов, — я вот все хожу и думаю.
Они переговаривались вполголоса, оба в задумчивости и грусти.
— Она где-нибудь близко, — повторил Жмуркин, — и я сейчас псалмы читал. Думаю: зачем же ей совсем без похорон? «День дни отрыгает глагол и нощь нощи возвещает разум». Это вот тоже читал и потом все кругом усадьбы ходил. Ох, Максим Сергеич, Максим Сергеич! Кто бы это мог предвидеть! А что, Максим Сергеич, — вдруг спросил он тем же шепотом, — вы всегда старую теплицу сами запираете?
— Всегда сам, — сказал Загорелов задумчиво, очевидно, не придавая этому вопросу никакого значения.
— А Лидия Алексевна где-нибудь близко, — шепотом забормотал Жмуркин, — чувствует мое сердце — близко! Максим Сергеич! — вскрикнул он шепотом же. — Максим Сергеич, старая теплица отперта!
— Что ты говоришь? — спросил Загорелов, останавливаясь. — Этого быть не может!
Внезапно его точно опахнуло беспокойством.
— Отперта, — между тем, взволнованно шептал Жмуркин. — Я сам сейчас своими глазами видел. И Лидия Алексевна, наверное, там. Ох, чует мое сердце! Максим Сергеич, пойдемте сейчас туда с вами!
— Этого не может быть! — повторил
Он снова двинулся по комнате.
— Отперта-с, сам своими глазами видел, — шептал Жмуркин. — Максим Сергеич, ох, не к добру это! Пойдемте с вами туда!
— Если она отперта, тогда это в самом деле странно, — проговорил Загорелов с беспокойством. — Пожалуй, идем.
Он растерянно закружился по комнате, словно разыскивая что-то.
Через минуту он вышел к Жмуркину. Тот поджидал его уж у ворот, прислонясь к каменному столбу спиною. Загорелов заметил, что его лицо было смертельно бледно, а его глаза беспокойно светились. Ночь была темная; редкие порывы ветра, свистя, разрезали порою воздух.
— Так ты думаешь она там... Лидия Алексеевна? — спрашивал он его по дороге, видимо, и сам приходя в сильнейшее беспокойство.
— Думаю непременно там, — шептал Жмуркин, весь сотрясаясь и торопливо идя следом за ним. — Ох, Максим Сергеич, нажили мы с вами бед!
Он постоянно вздыхал, содрогаясь.
Они торопливо бежали по скату между черных кустов, шевелившихся под ветром, оба бледные и взволнованные, переговариваясь шепотом. Их голоса звучали во тьме как стоны.
— Скорее, скорее! — говорил Загорелов.
Его тоже начинал охватывать озноб. Он быстро спустился в русло, повертывая к теплице. Жмуркин еле поспевал за ним. В лесном овраге гудело, точно где-то близко сильно дуло в трубу.
— Постойте! — вдруг сказал Жмуркин, хватая Загорелова за рукав, когда тот уже взялся было за ручку двери. — Постойте. Передохните, Максим Сергеич. Слушайте! Она там! — вдруг вскрикнул он пронзительно — Убитая, — снова зашептал он, сильно оттягивая книзу локоть Загорелова. — Убитая... — шептал он чуть слышно. — В висок. Под вашим чапаном.
— Врешь! — крикнул Загорелов злобно и рванулся к двери.
Но Жмуркин не пустил его туда, весь повиснув на его локте.
— Постойте, — шептал он, весь припадая к нему в безумном испуге. — Слушайте! Убитая, — повторял он с расстановкой, чуть шевеля губами и точно весь превращаясь в какую-то рухлядь, — в левый висок! Запомните! — Он прижал руку у горла, согнувшись в беспомощной позе, как столетний старик, весь покачиваясь в такт дыханию.
— А теперь идите! — вдруг крикнул он резко, будто толкнув от себя Загорелова.
Тот поспешно скрылся в теплице. Жмуркин медленно последовал за ним, как бы оправившись несколько.
— Боже мой! — вдруг вскрикнул Загорелов, уже зажегши на столе свечу. — Боже мой, кто же это тебя так, Лида!..
Пронзительный и неприятный звук вырвался из его горла. Он как-то весь качнулся и пошел к тахте.
Там лежало тело Лидии Алексеевны; теперь она была завернута в чапан лишь по пояс. Ее раньше такое хорошенькое лицо желтело теперь как неподвижная маска. Левый висок чернел. Рубиновое ожерелье мерцало на ее шее. Загорелов тяжело опустился на колени у самой тахты, весь припав к ней, точно сломленный непосильной ношею. Те же пронзительные звуки вырывались порою из его горла, сотрясая его плечи. Эти визги походили на дикое пение бури.