Солнечные дни
Шрифт:
Весь урожай был уже на виду, и Загорелов весело потирал руки, предвкушая изрядные барыши, строя планы будущих посевов, новых работ, новых обогащений. И, поглядывая вокруг с уверенностью удачника, он думал:
«Я буду богат, я буду страшно богат!»
Порою он приходил в контору к Жмуркину, веселый и ясный, весь словно благоухающей счастьем, и, дружелюбно кивая ему, говорил:
— Урожай прямо-таки баснословный; мы обогатимся. Мне ужасно везет, Лазарь, и вот тебе наглядное доказательство, что судьба покровительствует только тем, кто умеет жить, в ком есть энергия и сила. Да иначе и быть не может! Тучное зерно процветает и при маленьком дождике, а
— А слабый — «со святыми упокой», что ли? — переспросил Жмуркин.
Загорелов точно уклонился от прямого ответа и сказал:
— А как поступает хозяин, приготовляясь к посеву? Он тщательно сортирует зерно и хорошее сберегает, а плохое отдает в снедь.
— Свинкам-с? — снова спросил Жмуркин с усмешкой.
— А на кого же тут сердиться? — сказал Загорелов. — Таковы веления судьбы, и не нам их изменять!
— Это-с конечно! — почтительно согласился и Жмуркин. — Хорош ананас да не про нас, а картошка похуже, да привычна к стуже! Вот даже-с под рифму, — добавил он со смехом.
Вечером 13-го августа, в день именин Загорелова, в усадьбу съехались гости. Тут был и Фердуев, и все семейство Быстряковых, и множество других. После чая в обширном зале закружились танцующие пары. Молодые женщины и девушки, в пестрых и ярких нарядах, переплелись красивой гирляндой; зазвенел смех, и певучие звуки вальса наполнили весь дом, тоскующе зазвучали в аллеях сада. Танцевала и Лидия Алексеевна с Загореловым. Сегодня она выглядывала веселой и оживленной, и она много смеялась с лукавым задором ребенка, как бы отрешившись на время от всех своих темных дум.
Тут же, в уголке, поглядывая на танцующих, сидели в креслах Анфиса Аркадьевна и Анна Павловна. Анфиса Аркадьевна постоянно вытирала свои мясистые губы скомканным в левой руке платочком, и, поглядывая на жирное тело Анны Павловны, она говорила:
— Вы весело живете, нужно правду сказать. Да, между прочим, и у нас в Сердобольске весело тоже живут. У каждого сословия свои развлечения. У мужчинского — свои, а у бабьего — свои. Мужчинское сословие каждый вечер под окна к околоточной надзирательше шлендает. Смотреть, как она блох ловит. А бабье сословие друг по дружке ходят и чаи пьют. Сегодня с смородинным вареньем, — с удовольствием растягивала она слова, — завтра — с клубничным!
— А чай хорошо еще со смоквой пить, — сказала Анна Павловна, зевнув.
— И со смоквой пьем. Очень, очень весело живут в Сердобольске, — добавила Анфиса Аркадьевна со вкусом.
В то же время Быстряков, улучив удобную минутку, взял под ручку Фердуева и провел его в кабинет Загорелова, где не было ни души. Осторожно затворив затем двери кабинета, он стал перед Фердуевым, заложил руки в карманы и сказал:
— Ну-с, господин Гладстон, напряги мозги и соображай. Ты вот зачем мне нужен!
— Что прикажете, Елисей Аркадьевич? — спросил Фердуев с заискивающей улыбкой под накрашенными усами.
— Вот что мне требуется, господин Гладстон! Снимаю я у Максима Сергеева, то есть Загорелова, в аренду кусишко земли в сто десятин; они у него за рекой, а мне под самым боком. Ты соображаешь? Так вот нельзя ли такой проектец арендного контракта состряпать, чтоб в случае чего, Боже упаси, ежели дело-то до суда дойдет, так чтоб этот кусишко-то за мною в вечное остался! А? Шевельни-ка мозгами! Нельзя ли такой, карамболь учинить? А? А то он у меня в долгу,
— Трудно это, Елисей Аркадьевич, — отвечал Фердуев задумчиво. — Трудно, хотя подумать можно. Если бы, Елисей Аркадьевич, — говорил он с сожалением, — одни законы гражданские были, я, поверьте, кобениться бы не стал. Но, к сожалению, есть еще законы и у-го-ловные, — растянул он это последнее слово.
Между тем, Жмуркин беспокойно ходил по саду, мимо окон дома, и встревоженно поглядывал на танцующие пары, на Лидию Алексеевну и Загорелова, внимательно присматриваясь ко всему, что происходило в доме. Его осенила теперь новая идея. Он решился во что бы то ни стало добиться свидания с Лидией Алексеевной, хотя бы на единую минуточку. И пусть она искренно ответит ему, говорила ли она о нем Максиму Сергеичу, или же нет? И в случае удовлетворительного для него ответа, он сумеет, упросить ее навсегда сохранить все происходившее между ними в строжайшей тайне, обещая ей зато навсегда же оставить ее в покое. С этою целью Жмуркин и ходил мимо окон дома, желая как-нибудь дать знать Лидии Алексеевне о своих намерениях. Однако, долго он не находил никаких средств к этому, и это его мучило и угнетало. А потом он вдруг увидел тонную фигуру Лидии Алексеевны; она стояла, повернувшись спиною к раскрытому окошку, в трех-четырех шагах от Жмуркина. Он не выдержал, осторожно подошел к окну и, просунув руку, тихонько коснулся ее талии. А затем он поспешно нырнул в сторону. Лидия Алексеевна неторопливо повернулась лицом к саду, и по взволнованному выражению ее лица сразу же было видно, что она тотчас же догадалась, кто был этот коснувшийся ее. Сквозь ветки деревьев она увидала Жмуркина; он делал ей какие-то знаки. Убедившись, что за нею не следят, она торопливо прошла в сад.
— Что вам? — спросила она, стараясь быть скрытой со стороны дома. Ее встревоженное лицо выражало досаду.
— Мне нужно говорить с вами, — сказал Жмуркин.
Они говорили шепотом.
Ей показалось, что его лицо посинело, а его зубы пристукивали. Он точно страдал лихорадкой.
— Вы видите, теперь не время, — отвечала она, брезгливо пожав плечами.
— Мне нужно, — повторил он, тоскливо заглядывая в ее лицо, — и для вас и для меня нужно! Ради Бога! — добавил он уныло и просительно.
— К сожалению, не могу, — сказала она.
— А тогда я могу пойти туда, — он кивнул на дом, — и сказать всем, кто ты такая!
Последние слова вырвались у него удушливым возгласом.
— Тише же, ради Бога! — с мольбою прошептала она, беспокойно оглядываясь на окна дома. — Хорошо. Где же мы будем говорить? — добавила она, убедившись, что его окрика никто не слышал.
Он кивнул на свой флигелек.
— Там, ради Бога! — проговорил он. — Это нужно и для меня и для вас.
— Хорошо. Я выйду через час, — сказала Лидия Алексеевна после минутного колебания.
Она ушла, оставив его одного. Он прислонился спиною к дереву и о чем-то задумался, поглядывая в одну точку и беспокойно вздрагивая плечами.
Музыка стихла; дом тихо гудел веселым говором. Сумрачные аллеи сада стыли в неподвижной тишине. Жмуркин стоял все в той же позе и думал.
— Не мни-и-и-те! — вдруг прилетело из лесного оврага, словно гуденье колокола.
Все общество, переполнявшее дом, поспешно выбежало на балкон, толкаясь и пересмеиваясь с оживленными лицами.
— Это Спиридон, — сообщал всем веселый голос Загорелова. — Послушайте, что это за удивительный басище!