Солнечный листопад-1 (ч.1-6)
Шрифт:
– Еще будете уколы колоть, я чуть позже принесу препарат, - сказал он напоследок. Папа хлопнул его по плечу, тот кивнул.
Врач действительно принес продолговатую коробочку с ампулами и несколько шприцов. Один взгляд на них, и мне стало плохо. Никогда не любила уколы.
Сказал начать колоть, когда начнется бред, и ушел, опять всех перепугав.
Парня накормили таблетками и оставили в покое. Женщины ушли на кухню, химичить с травами, папа - разбираться с очнувшимся водилой. Мне было все равно, что он с ним сделает, главное - чтобы мужик жив остался. Не хочется,
Я осталась рядом с постелью. Да меня никто бы отсюда не смог вытащить, как бы не старался. Я внимательно смотрела на спящего, боясь даже лишний раз моргнуть, что не упустить момент, когда ему станет хуже и нужно будет принимать новые лекарства.
Я никогда не забуду, что это такое - бред у небезразличного тебе человека. Как болит сердце, в которое словно втыкают нож, вытаскивают его, втыкают вновь. Как ты безуспешно пытаешься помочь, облегчить его страдания, и так остро чувствуешь свою беспомощность. Как ты повторяешь, снова и снова, что все будет хорошо, больше успокаивая себя, а не больного.
Он бормотал что-то неразборчивое, ворочаясь в кровати так, что пришлось удерживать, чтобы он не упал на пол. Шептал, срывался на крик. Надрывно звал какую-ту женщину, Марину. Звал... меня.
Я не выдержала и отвернулась, расплакавшись. Теперь я понимала, что выражение "боль разрывала грудь" не высокие, пафосные слова. Так и есть. Она действительно разрывала грудь. И ты чувствуешь себя разваливающимся полумертвецом с прерывистым, как у лежащего на кровати перед тобой, дыханием. И жизнь кажется что зависит только от него, ни от чего больше. Не хотелось есть, спать тоже, но я заснула роняя голову на кровать, даже сама этого не замечая. Проснулась там же.
Еще один головокружительный день. Расписание, когда нужно давать таблетки и поить редко приходящего в себя больного... хотя, нет, он не приходил в себя. Его сознание находилось на границе между сном и бодрствованием, даже больше в первом. Остались только основные инстинкты, позволяющие ему глотать все, что вливают в рот.
Он кашлял так, что тряслась кровать, и обливалось кровью сердце.
Под вечер приехала скорая, которую смог вызвать врач - друг папы, и то после долгой ругани. Я отправилась вместе с ним, все равно нужно было возвращаться в город - уже завтра начинался новый семестр. По-быстрому собрала сумку и села в скорую, рядом с укутанным в несколько одеял парнем. И всю дорогу не сводила с него глаз.
Друг папы поехал тоже, сказал, что не доверяет этим санитарам.
Его отвезли в областную больницу. Меня попросили подождать в коридоре, а его увезли куда-то дальше по коридору. Друг папы пошел вместе с санитарами.
Я ждала. Даже не знаю, сколько. Коридоры, итак не полные, опустели совсем. Только женщина в белом халате, кажется, одна и та же, бывало ходила туда-сюда с папкой в руках.
Здесь очень сильно пахло лекарствами, казалось, что даже сами стены ими пропитаны. И атмосфера... до оглушения угнетающа. Особенно с этой тишиной и едва слышным гудением ламп над головой.
Двери в далеком
– В общем, просветили мы его грудную клетку, взяли кровь на анализ, - начал он.
– Врать не буду: ничего хорошего нет, но и плохого тоже. Не буду углубляться в медицинские термины, но скажу так - могло быть все намного хуже. Ты не представляешь, на сколько... Да не волнуйся ты!
– улыбнулся он, видимо, отразились чувства на моем лице. Я постаралась через силу улыбнуться в ответ, только вот не получилось.
– Паренек сильный, организм у него тренированный, еще немного - и очнется, бегать начнет. А недельки через полторы так и вообще выпишется здоровый, как бык. У нас врачи хорошие.
Полторы недели... как же долго.
– Скажите...
– Анатолий Иванович, - с все той же улыбкой прерывает он меня, как раз раздумывающей, как к нему обратиться.
– А ты ведь Соня, верно?
– Я кивнула и продолжила:
– Анатолий Иванович, вы сказали, что он скоро очнется. А когда именно?
– Завтра, - отвечает мужчина, подумав.
– Может даже следующей ночью, может и днем. И, спустя паузу, спрашивает: - Будешь сидеть с ним?
– Отчаянно киваю. Конечно же, я его не брошу!! Врач опять смеется. Встает, опершись руками в колени.
– Паренька определили двумя этажами выше, палата четыреста девятая. Найдешь?
– я опять кивнула и поблагодарила его за все. Анатолий Иванович только отмахнулся.
– Глупости. Разве я мог не помочь своему другу, особенно если он забегает в твой дом и орет во всю глотку что его будущий зять умирает?
Я чувствую, как густо краснею. Ну, папа...
Мужчина, сказав, что внизу, если что, есть автоматы с кофе и чаем, уходит дальше по коридору.
– Да, кстати, - он оборачивается.
– Как зовут-то парня? Нужно забить в компьютер что он у нас лечится.
– Алекс. Алекс Немрин.
Поднимаюсь по лестнице на два этажа, потом прохожу два раза по коридору в поисках нужной палаты, пока ее не нахожу. Повозившись с ручкой, наконец, открываю дверь и захожу внутрь.
Внутри ожидаемо темно. Пошарив рукой по стене слева от себя, нащупываю включатель и осматриваюсь. Одноместная палата, не такая маленькая, но и большой ее не назовешь. Какого-то светлого цвета стены и плиточный пол. Кровать стоит у стены, возле большого окна. А на ней - лежит он. Тихо, чтобы ненароком не побеспокоить, подхожу ближе.
Парень выглядит лучше, кажется... Нет, точно - лучше. Лицо у него спокойное, не измученное, какое было дома. И дышит поровнее.
Пробежав взглядом по комнате, обнаруживаю в углу стул и, подтащив его поближе к кровати, сажусь на него. Сумку ставлю рядом. Впереди длинная ночь, а я спать не собираюсь. Вдруг он... очнется? Нет, понимаю, что врач сказал или днем, или вообще следующей ночью, но...
Сейчас, когда он болен, краски немного поблекли. И это... страшновато. Вдруг они совсем исчезнут? Но больше, конечно, я боялась о его здоровье.