Солнечный ветер. Книга вторая. Младший брат
Шрифт:
Товарищи его поддержали. Никому не нравилось терпеть неудобства даже делая такую грязную и кровавую работу как военную. Впереди, на расстоянии одного перехода, был город Элегейя.
– Тебе Афраний, надо отличиться, сколько служишь, а все еще центурион последней центурии. Получишь парфянскую стрелу в бок и не стать тебе примипилом18, – заметил один из легионеров, бывший с Силоном в друзьях, а потому говорящий с ним вольно. Его звали Гай Целер и Силон поставил его идущим за собой. Такое право было у старших командиров и ветеранов, которые чувствовали себя увереннее в бою, если знали, что их спину прикрывал проверенный
– Точно! – хмуро согласился Афраний. – Но боги должны нам помочь. Я слышал оракул Асклепия…
«А что он сказал?» – послышались любопытные голоса легионеров и задние ряды прибавили шагу, чтобы не пропустить божественных слов.
Возникшее скопление вызвало замешательство в центурии и один из трибунов на коне принялся наводить порядок. После того как строй восстановили, он отправился во главу колонны к Севериану. Это был молодой, недавно назначенный Сенатом трибун латиклавий19 из семьи Кальпурниев.
– Не разумнее ли нам остановиться в Элегейе и подождать парфян? – спросил он. – Вероятно, в войске Вологеза не найдется достаточного количества осадных орудий для разрушения стен, а штурмовые лестницы будут опрокинуты нашими доблестными легионерами, и персы понесут большие потери.
– Запереться в городе, значит показать, что мы боимся и не надеемся на свои силы, – возразил Севериан. – Будем сражать в открытом поле. Я сам выберу место. Мы разобьем небольшой лагерь, чтобы можно было его быстро свернуть, когда начнем преследовать убегающих нечестивцев.
Когда-то в Элегейе император Траян принимал персидского ставленника царя Партамасира. Тот снял с головы золотую диадему, протянул ее Траяну в знак покорности и готовности подчиняться римским законам. Но у цезаря были другие планы, он намеревался превратить Армению в провинцию и потому не принял диадему, а армянскому царю вместе со спутниками приказал удалиться из лагеря. История стала широко известной, потому Севериан в какой-то степени желал ее повторения. Только ему не нужна была чужая диадема, он намеревался унизить противника, заставить его пасть на колени перед мощью римского оружия.
Хорошие дороги в этих местах, куда еще не добрались римские инженеры, отсутствовали, и потому колонна войск двигалась медленно, поднимая пыль. Осень стояла сухой и теплой, дождей долго не было. Севериан въехал на один из пригорков, пропуская мимо легионеров. Он вглядывался в ту сторону, где в синей дали высились громады гор и где впереди была Элегейя с ее длинными каменными стенами.
Нет, они не станут защищать город, они его обойдут и устремятся навстречу врагу.
Чем дольше он всматривается, тем горы кажутся ближе. Они уже не такие огромные, неприступные, холодные. Севериану чудится, что там, за грядой высоких снежных вершин не каменистая и дикая Армения, а его родная Галлия с широкими полями, густыми лесами и теплыми реками. Там город, в котором он родился, там его родное место, куда он отправится потом, закончив службу на благо империи. Его грубое лицо озарено закатным дружеским светом, и он на коне в пурпурном плаще легата сам кажется посланцем солнца, а ведь небесное светило нельзя победить.
К вечеру римское войско достигло небольшой возвышенности с ровной поверхностью покрытой усыхающей травой. Место показалось Севериану подходящим, чтобы разбить временный лагерь.
«Зовите инженеров легиона, – приказал он трибунам, – пусть ставят палатки. И пошлите разведку вперед. Нам надо знать на
Однако Севериан не предполагал, что через десяток миль от него, только освещенная вражеским солнцем, на пригорок въехала любимая царица Вологеза Нефтис и тоже обозревала двигающихся на битву лучников, катафрактов, неторопливо идущих пеших бойцов. Она была честолюбивой и коварной, она тоже рассчитывала на победу, которую дарует ее мужу бог Ахурамазда.
Так в лучах умирающего солнца два войска неудержимо двигались навстречу друг другу, навстречу выпавшей судьбе. На алтари храмов уже были принесены необходимые кровавые жертвы, ритуальные молитвы озвучены, искупительные дары переданы жрецам и только время должно было бесстрастно рассудить чьи боги сильнее: римские или парфянские, сын Юпитера Марс или Веретрагна, сын Мазды.
В последних уходящих лучах блестел золотой орел легиона, значки центурий и медные трубы римлян. Развевались на ветру парфянский флаги. На них скалились волки с хвостами змей. Это Запад и Восток снова сошлись в столетнем непрекращающемся споре, разрешить который они были не в силах.
Наводнение почти не затронуло усадьбу Авидия Кассия, находившуюся за городом вниз по течению Тибра. Некоторый ущерб, конечно, возник. Вилик недосчитался пятерых рабов, трудившихся в полях. Их тела, наверное, унесло в море. Двух быков смело с моста, и они полетели в бурлящий поток воды так, что даже туш не нашли. Еще затопило поля с пшеницей и часть яблоневого сада. Однако все это было делом поправимым.
Кассий на коне объехал свои владения и пришел к выводу, что отделался легко, не как некоторые соседи, полностью лишившиеся домов и пастбищ. Мост и часть затронутых рекой построек он восстановит, а рабов купит новых. Нужно только поехать к храму Кастора у Форума.
С тех пор как умер его отец Гелиодор, в прошлом секретарь императора Адриана и бывший наместник Египта, минуло уже три года. Еще при его жизни Кассий женился на дочери известного юриста Волузия Мециана, которого высокого ценил цезарь Марк Аврелий и у которого учился премудростям юриспруденции. Мециан был одним из самых уважаемых сенаторов, ведал государственными библиотеками при Антонине Пие, а теперь занимал пост префекта Египта.
Веттия оказалась тихой послушной женой, родившей ему двух мальчиков. Первого он назвал как отца Авидием Гелиодором, а второго в честь тестя Авидием Мецианом. Сейчас Веттия снова была беременна и Кассий, вынужденный воздерживаться от ночного возлежания с женой, с неким брезгливым чувством пользовался молодыми рабынями.
За прошедшие годы он не оставил своих отношений с императорским домом, в особенности с Луцием и Фаустиной. С Марком же он не был столь близок из-за разницы в возрасте, и в целом, не разделял его взглядов на жизнь. Партия войны никогда не нравилась наследнику Антонина, а Авидий Кассий являлся ее ярым сторонником.
Иногда при виде Фаустины, в голове Авидия возникали картины прошедших дней, когда праздновали девятисотлетие Рима. Он был в это время в столице империи вместе с отцом, стоял в первых рядах знати и внимательно разглядывал сидевших неподалеку Марка, Луция и Фаустину – двух братьев и их сестру, поскольку у всех у них был один отец – император Антонин. Оба претендовали на нее, один как муж, другой как любовник. У Авидия уже тогда зародилась мысль, что он мог бы вмешаться в этот треугольник став неизвестным четвертым.