Солнышкин плывёт в Антарктиду
Шрифт:
Но это, конечно, относится к области фантазии.
А между тем часы на пароходе «Даёшь!» точно показывали время отхода.
Полярников обнял Морякова, попрощался с командой и быстро сошёл вниз по трапу, чему-то весело улыбаясь. На берегу уже собралась чуть не вся станция. Вверх летели шапки, рукавицы.
И с каждой минутой всё увеличивались толпы пингвинов. Птицы толкались, подпрыгивали, словно хотели кого-то разглядеть, и махали вслед пароходу своими короткими крылышками.
Боцман выбирал тросы. Антарктида оставалась
Солнышкин спустился в каюту. Ему было грустно. Так бывает всегда, когда прощаешься с далёкими землями. И всё-таки он улыбался. На одной руке у него сидел и с любопытством осматривал своё новое жильё маленький пингвиненок, а в другой руке ясным перламутровым светом сияла жемчужина. Не жемчужина, а целый пионерский дворец! Под ногами спокойно стучала машина, и глаза у Солнышкина начинали слипаться.
О ЧЁМ, СОЛНЫШКИН, ДУМАЕШЬ?
Но уснуть Солнышкин так и не смог. Он лежал с открытыми глазами и смотрел, как за иллюминатором бегут волны и качаются айсберги.
— О чём ты думаешь, Солнышкин? — спросил снизу Перчиков.
— О дальних морях, — вздохнул Солнышкин.
— Чудак, — сказал Перчиков. — По дальним морям плывёт и на тебе: о дальних морях думает!
— А ведь есть ещё самые дальние, — закрыв глаза, подумал вслух Солнышкин. — Кажется, посмотришь за горизонт — и увидишь одно, другое… Плыви, плыви, пока жизни хватит. Только нужно торопиться. В жизни нельзя опаздывать! — вспомнил он слова Робинзона и вдруг поднялся.
— Ты куда? — спросил Перчиков.
— Я ещё не отдал Мирону Иванычу жемчужину! — сказал Солнышкин.
— Верно! — согласился Перчиков и подмигнул Солнышкину. — Но ведь это нужно сделать в торжественной обстановке.
И Солнышкин не успел опомниться, как радист, сунув ноги в тапочки, побежал к Пионерчикову. Тот собирался писать статью для «Пионерской правды». Но все события антарктического рейса в маленькую заметку не вмещались, а слишком большая статья, да ещё с такими сложными фактами, была не для «Пионерки». И штурман потихоньку почёсывал карандашиком затылок.
— Слушай, — крикнул ему Перчиков, — сейчас нам предстоит такая церемония, что без собственного корреспондента «Пионерской правды» не обойтись! — И, коротко рассказав обо всём, он заторопился в радиорубку.
Скоро Перчиков объявил по радио:
«Всем членам экипажа, свободным от вахты, собраться у каюты Мирона Иваныча!»
И вслед за этим по всему пароходу из динамиков полились торжественные марши.
В коридоре стала быстро собираться команда. Из машинного отделения выглянул Мишкин. Размахивая полотенцем, по трапу бежал Борщик. С блокнотом в руках спешил Пионерчиков, а за ним летели Марина, Тая и Челкашкин.
ПРОЩАЛЬНАЯ ШУТКА СТАРОГО РОБИНЗОНА
Каюта Робинзона была приоткрыта, из неё дул свежий, так любимый стариком
— Разрешите? Отклика не было.
— Позвольте, — сказал Моряков, открывая дверь пошире и заглядывая в каюту. — Вот так так! — воскликнул он, повернувшись к Солнышкину. — Здесь целая делегация, а Мирон Иваныч занимается такой работой!
Солнышкин тоже переступил порог. Старик сидел в полумраке за шторками иллюминатора и, улыбаясь, сбивал с него киркой лёд. Команда удивлённо зашумела, но Мирон Иваныч не собирался слезать с подвески.
— Ну, это уж никуда не годится, — обиделся Моряков. — Вы хоть скажите нам что-нибудь. — Он сделал шаг по направлению к старику и… остановился.
Сильный ветер с шумом распахнул шторки, и вся команда так и привстала на цыпочки. Робинзона не было! Но вместо него, прикрывая собой настоящий иллюминатор, стоял написанный Моряковым несколько дней назад портрет. Старик на портрете улыбался, будто снова собирался стереть с носа лишнее пятнышко.
Солнышкин и Моряков бросились к столу. Пионерчиков размахивал блокнотом и недоверчиво приподнимал штору, а из-под портрета выглядывала сложенная вчетверо бумажка, на которой было написано: «Команде парохода „Даёшь!“».
Капитан развернул записку и прочитал:
— «Дорогие друзья! Не сердитесь! Я остаюсь в Антарктиде. Ведь каждый в жизни должен доказать что-то интересное. Надеюсь, что наш островок благополучно приплывёт в Океанск к пионерам. А я постараюсь найти для них что-нибудь ещё. Попутного ветра! Крепко обнимаю. Не волнуйтесь.
Внизу размашистым почерком было написано:
«Не волнуйтесь!
С минуту поражённая команда стояла молча. Наконец капитан опустил руку Солнышкину на плечо и охнул:
— Вот так старик! Вот это старик!
— За такого старика надо поднять бокал! — громко сказал Мишкин.
— Конечно! — поддержал его Борщик. — У меня к ужину как раз готов прекрасный компот!
И все, шумно обсуждая событие, повернули к столовой.
— Вот это старик! — приговаривал Моряков. У самого трапа он столкнулся с Безветриковым:
— А вы что же, штурман? Пойдёмте ужинать.
— А нам с Солнышкиным заступать на вахту, — сказал Безветриков. И он посмотрел на часы: — Да, ровно через пять минут, тютелька в тютельку.
Солнышкин споткнулся.
— Вот так оказия, — сдвинул брови Моряков и развёл могучими руками. — Но вахта есть вахта, Солнышкин! Закон! И потом, — рассудил Моряков, — по-моему, это даже очень хорошо! Для человека, мечтающего стать моряком, антарктическая вахта просто-таки подарок! А?
— Конечно, — живо согласился Солнышкин и, опустив жемчужину в карман, пошёл в рубку.