Солнышко в березах
Шрифт:
Мы усаживались, шумели, спорили из-за парт, пока не вошла учительница.
Марье Васильевне Хмелевой было лет под семьдесят. У нее учился еще мой отец. Она высокая, прямая, с золотой брошкой на вороте белой кофты. О ее необыкновенной строгости и черствости ходили легенды. Отец говорил, что за малейшую провинность учительница ставила его к доске на целые дни, а Верка, например, рассказывала, что Марья Васильевна так громко стучит ногами на учеников, что в их нижнем классе с потолка сыплется мел.
Со страхом
Серые мутноватые глаза устало обводили нас, неподолгу задерживались на каждом. Руки были худы и жилисты. Нет, не понравилась мне учительница.
Соседкой моей, вместо брата Курицына, оказалась черненькая девочка Варя с приятным приподнятым носом и смородиновыми глазками. Она только раз косо и быстро взглянула на меня и отвернулась насовсем.
Марья Васильевна велела доставать тетрадки с карандашами, подошла к доске. Стали писать палочки.
Я старательно выводил их, вдавливая карандаш. Сравнивал с соседкой и был доволен: у нее получалось намного хуже.
— Эх ты, каких червяков пишешь! — не утерпел я.
— Эт-то кто?! Предупреждаю. На уроках не разговаривать. Чтоб муха пролетела — слышно…
Я испугался, смутился, снова принялся за свои палочки.
Варя писала, писала, вдруг уронила карандаш и заплакала.
— Что такое там?!
Варя молчала.
«Сейчас Марья Васильевна как поставит ее к доске», — со страхом подумал я.
— Встань! Перестань плакать! Сядь. Пиши снова, — сказала учительница.
Я думал, что соседка разревется еще сильнее, а она села, высморкалась в платочек и начала писать.
Самый маленький в классе, востроносый и похожий на мышонка мальчик в вельветовом костюме вдруг пошел к выходу.
— Черезов? Ку-у-да?
Мальчик смущенно отвернулся к стене.
— Куда ты? Сейчас же на место!
Мальчик стоял.
— Ну?!
— Я… по-маленькому хочу, — чуть слышно сказал он.
И тут забрякал звонок.
«Ха, и делов-то в этой школе», — подумал я, забирая свой пахучий клеенчатый портфель, и пошел из класса восвояси. Я был доволен, что школа так хорошо и скоро кончилась, и сейчас можно будет дома играть в солдатики, рассказывать бабушке, что как было, есть суп на кухне.
Я спустился по широкой лестнице, где взад и вперед сновали ребята. Направился к двери.
— Мальчик, ты почему с портфелем? Куда идешь? — остановила меня в дверях незнакомая толстая учительница с красной повязкой на рукаве.
— Я домой… — спокойно ответил я.
— Ты болен?
— Нет.
— Ха… ха… ха… Ну и смешной же ты. Так ведь только первый урок кончился… Еще три урока будет. Понял? Ну-ка иди обратно. Сима, звони.
Придурковатая техничка Сима, которую знали в слободке все, забрякала медным звонком.
И каким же долгим, невыносимо скучным показался мне второй урок, когда писали мы снова эти дурацкие палочки и загогулинки. Это мне-то! Который уж давно умеет и писать, и читать! С чувством оскорбленного достоинства я машинально выводил палочки, раздумывая о своем бедственном положении. В школе вообще трудно. После почти неограниченной свободы не повернись, не стучи ногами, не разговаривай, гляди на доску. Попробуйте-ка просидеть так целых четыре часа!
Зачем мне палочки? Лучше бы учиться по-веркиному. Мы и разговаривали, и хохотали, и ногами болтали, а ведь научился я? Научился. Эх, если б Верка училась со мной! Мы бы сели с ней вместе и хоть шептались бы потихоньку. Даже этого не надо — Верка все с одного взгляда понимает. А эта Варя таращится на меня, будто я ее съем. Нет! Второй урок, наверное, никогда не кончится. Наверное, время остановилось. Или Сима заснула там внизу.
Как долог, мучительно долог час…
От скуки я стал отколупывать капли полузасохшей краски на краю парты, считал мух на окне, разглядывал затылки… И вот он, наконец, освободительный звонок.
Все словно подпрыгнули и разом заговорили.
— Эт-то что такое? Без перемены хотите остаться? Звонок для меня. Поняли? Встать! Окончен урок. Идите теперь…
Теснясь и толкаясь, мы вывалились в коридор, и я припустил по нему так, что чуть не сбил с ног ту же толстую учительницу с повязкой.
— Опять ты? Ну и озорник… Разве можно так бегать…
Я подумал, что могу бегать и не так еще.
Зато на школьном дворе я набегался до колотья в боках. Как не хотелось идти обратно в пахнущую краской школу. Я увидел Генку Пашкова. Он засовывал книжки под рубаху.
— Удрал? — догадался я.
— Делов-то! Мы с Курицей голубей гонять пойдем. Айда?! — Он отбежал подальше.
Я увидел брата Курицына, неторопливо идущего вдоль забора.
— Айда? — повторил Генка.
Я не решался.
— Ну и вот тебе! — Генка запустил в меня камнем и убежал.
Опять звонок. Я заткнул уши. Без конца звонок. Неужели целых десять лет пройдет теперь с этим звонком?
На третьем уроке мы складывали и считали палочки. Дело знакомое. Я умел вычитать и складывать до ста. А тут в пределах десятка и то многие путались. Малыш Черезов на вопрос, сколько будет два да два, ответил «три». И замигал мышиными глазками под смех всего класса. Варя тоже считала плохо и не по палочкам, а по пальцам…