Солнышко. Три новеллы о женских сердцах
Шрифт:
– Да ладно, не важно, вы почти угадали, – утешила его Яна. – Я вижу, сегодня у вас настроение получше.
– Это так. Я вчера поговорил с дочкой по телефону. Правда, она расплакалась, но именно это помогло мне добиться от бывшей жены разрешения увидеться с моим солнышком.
Слово «солнышко» потекло по грудной клетке Яны, как глоток горячего чая в зимний день. Интонация, с которой он произнес это слово, изнутри согрела сильнее, чем настоящее солнце снаружи. Этот мужчина начинал ей нравиться.
– Как зовут ваше солнышко?
– Шемеш.
– А, имя со смыслом!
– Да, мы искали имя, которое бы выразило нашу радость. Кроме всего, у неё
Сердце Яны смягчилось ещё больше. То, как он говорил о девочке, как теплел и будто уходил внутрь его взгляд, как мечтательно замедлялся его голос, не могло пройти незамеченным для женщины, которая не использовала всю отпущенную своему сердцу любовь.
Солнце нижним краешком уже прикоснулось к горизонту, а над другой стороной линии, где бирюзовое море сливалось с бледно-голубым небом, уже была чуть видна белая полная луна, как ломтик круглого дырчатого сыра. По песку пробежал легкий ветерок, как позёмка по снегу.
– Ну что, высохли? Может, уже пойдём? Пока дойдём до места, уже стемнеет, – предложил Дима.
Мужчина и женщина оделись и пошли вдоль пляжа. По дороге Дима попросил в кафе открыть своё вино и взял несколько одноразовых стаканов. Это вызвало у Яны ассоциацию с райкинским: «Видишь – человек без стакана!», но её сердце уже начало таять и на смену раздражению пришло умиление (забегая наперед, скажу, что ненадолго).
Вскоре они действительно увидели большой, человек на 8-10 деревянный стол с двумя приделанными к нему скамейками. Это была удача, ведь по выходным на море многие устраивали пикники и свободное место трудно было найти. Уже стемнело. Поднялся не очень сильный, но прохладный ветер. Это внесло неудобства. Ни один из них не учёл, что вечером у моря резко холодает и не взял с собой куртку, а пластиковые стаканы сносило ветром, поэтому их постоянно надо было держать в руках. Первый тост Дима поднял, конечно, за знакомство, красиво вплетя комплименты по поводу внешности Яны и её умения выслушать. Почему-то после первого бокала возникает какая-то неловкость, повисают паузы, не находишь тему для разговора. Дима вскрыл шоколадку, разломал её на кубики на фольге и налил ещё вина в оба стакана. Поднял тост за взаимопонимание. Женщина любит ушами, а говорил Дима красиво. Яна вынула из сумки подстилку, легонько стряхнула от песка и, сложив в длину, накинула на плечи.
– Замерзла? – теплым заботливым голосом, перейдя на «ты», спросил Дима.
– Ага, даже вино не помогло, – поёжившись, ответила Яна, сидящая напротив.
– Так почему же ты села так далеко от меня?
Он обошел вокруг стола, сел с подветренной стороны, провел рукой по её жестким коротким волосам, остановившись на затылке, другой рукой повторил рисунок её губ, ласково посмотрел ей в глаза и как-то неотвратимо и крепко поцеловал. Яна выпустила из рук пустой пластиковый стаканчик и ветер тут же покатил его по столу и сбросил на песок. Второй рукой она придерживала на груди накинутую на плечи подстилку, поэтому она оказалась между нею и Димой и эта рука ощутила усилившиеся удары сердца. Яна высвободила её, обняла Диму за шею и почувствовала, как все внутренности у неё скукожились в области пупка в вибрирующий клубок. Когда они оба стали задыхаться, он оторвался от её губ, обнял её ещё сильнее и прямо в ухо прошептал:
– Не бросай меня. Ты мне очень нужна.
Красивое признание.
– Я хочу домой, я продрогла до костей.
– Ладно, давай допьем и пойдем.
По дороге домой Дима много рассказывал о себе. Яна слушала молча и потому, что от холода зуб на зуб не попадал, и потому, что понимала, что ему просто надо выговориться. Время от времени он останавливался, перегораживая ей дорогу, и спрашивал:
– Ты меня понимаешь?
– Понимаю, – отвечала она и тогда он благодарно её целовал.
Эти моменты были прекрасны, но вот что странно: они не затмевали того, что ей мешало, её физические ощущения не перечеркивали того, что она понимала. В ней жило какое-то предчувствие и оно было глубже и серьезнее, чем вонючие сигареты, полиэтиленовый пакет и дешёвое вино. Яна вспомнила, что похожее чувство она испытывала от образа Алексея Каренина: вроде во всем положительный герой, а вызывает отторжение, если даже не отвращение.
Наконец, они дошли до её дома. Яна посмотрела на свои окна, в которых горел свет, и сказала:
– Извини, Дима, домой не приглашу, дочка дома.
– Эк! Дай мне свой номер, пожалуйста, я позвоню завтра.
Она продиктовала, он ввел номер в память телефона, хотел ещё раз её поцеловать, но Яна выставила вперед руку и мягко сказала:
– Не здесь. Спокойной ночи! Я ужасно замерзла.
4
– Ты никогда не оставалась у моря допоздна и на звонки не отвечаешь. Я уже начала беспокоиться, – сказала дочка, когда Яна дрожащей рукой открыла дверь.
– Ты не поверишь: я была на свидании.
– Обана! Прогресс! Моя мама вышла в люди! И как оно?
– Пока не разобрала. Замерзла, как цуцик, – ушла от ответа Яна, – сваргань мне чайку с лимоном, пока я в ванне погреюсь.
Яна включила обогреватель, пустила в ванну горячую воду, капнула в нее лавандового масла, разделась и блаженно улеглась. Она закрыла глаза и стала вспоминать, стараясь ничего не анализировать, а лишь прислушиваться к ощущениям. Были два приятных момента: его разговоры о дочке и его поцелуи. Первый грел душу, второй будоражил тело, но обобщенное впечатление не складывалось. Ни первое, ни второе не затмевало то неуловимое, что мешало, как ресничка, попавшая в глаз, и всё же и первое, и второе тянуло её к Диме.
А Дима, попрощавшись с Яной, стрельнул у прохожего сигарету (у самого уже не было денег даже на дешевые, поэтому он при Яне не курил), присел, вальяжно раскинув руки и заложив ногу за ногу, на ту скамейку, на которой недавно поджидал её с дешёвым букетом из супермаркета, и закурил, мечтательно улыбаясь и гордо поглядывая по сторонам, как будто зрители вокруг видели его триумф и рукоплескали.
– Мам, ну колись, расскажи про своего кавалера, – лукаво попросила дочка, когда они сели пить чай.