Соло для рыбы
Шрифт:
Сказанное Ингрид медленно, как тяжёлая вода, заполняла сознание Дану. Ну, конечно, она совсем забыла…. Она и не слушала внимательно, когда Риголл рассказывал о свадебных обрядах, считая, что вряд ли это её когда-нибудь коснётся. И как он мог так спокойно согласиться? А что ему было делать? Дать этому Олафу при всех его же мечом по шее? Она ведь приняла дар из его рук? Что же делать?
– Дану? Ты чего? Ты как будто не очень рада. Кивни, я никому не скажу, да и кто мне поверит, что мы с тобой друг друга поняли.
Дану кивнула.
– Ты не любишь его?
Она опять кивнула.
– Ты просто забыла, не поняла,
Она закивала быстро–быстро.
– Слушай, это скверно, конечно. У тебя есть другой парень?
Дану насторожилась. Нет, она не должна выдавать своих чувств. Это только её и Риголла, и с этим она разберётся как–нибудь сама.
– Это ещё хуже. Так бы они могли выяснить в поединке, кто из них имеет больше права. Ладно…. Ты, главное, постарайся остановить дождь, а я что–нибудь придумаю. Если честно, мне он самой нравится, если ты не против.
Она была не против.
– Так, постараешься остановить дождь?
Конечно, она постарается. Только остановите Олафа! Жените его на себе и оставьте ей её учителя! Если…. Если, конечно, он тоже будет не против.
Дождавшись, когда счастливая Ингрид, наконец, ушла, Дану схватила меч и кинулась к Риголлу, который всё ещё продолжал сосредоточенно разбирать свитки. Она протянула ему клинок.
– Что ты хочешь спросить? Я уже говорил тебе: это отличный клинок и отличный подарок.
Она швырнула меч на траву.
– Подними. Так нельзя поступать с оружием.
Она смотрела исподлобья и не шевелилась.
– Пожалуйста, подними! Как бы ты не относилась к этому, ты приняла этот меч, теперь он твой, и ты не имеешь права оскорблять ни его, ни Олафа.
Она и не собиралась никого оскорблять. Она просто не хотела подчиняться обычаям, с которыми практически не была знакома. Если всё так серьёзно, она завтра же вернёт Олафу подарок. Дану прекрасно может обойтись без оружия. Она не сможет жить без Риголла.
Она вглядывалась в его лицо, пытаясь понять его чувства. Он был невозмутимо спокоен. Так спокоен, что не оставалось сомнений в его добром отношении. И не более. Он смотрел, он просто ждал, что она поднимет брошенный ею меч, подчинится, уступит. И она понимала, что, сколько бы ни сопротивлялась, она находилась во власти этого человека. Она подняла меч и осторожно положила его рядом с Риголлом на сплетённые корни дуба, под которым тот сидел. Потом повернулась к нему спиной и медленно пошла в сторону леса.
– Не задерживайся, пожалуйста. Завтра подъём очень ранний. Мы выходим сразу после завтрака.
Может быть ей остаться здесь, не ходить вообще на этот праздник, дожидаться Риголла. Тогда никто не заставит её выходить замуж за Олафа. Или, наоборот…, за ней приедут и увезут в чужой дом. Она брела среди деревьев, почти не замечая ничего вокруг. Ветерок тщетно пытался погладить её волосы, лицо, лизал её руки, стирал со щёк капельки мелкого, печального дождика. Если нет выхода, если она так ошиблась, и если Риголлу она не нужна, возможно, пора уходить. Вообще уходить, попытаться вернуться куда-то. Она почему-то очень смутно помнила, куда ей нужно вернуться, как будто прошло несколько веков, а не несколько месяцев со дня её побега. Или изгнания. Этого она уже тоже не помнила. Кроме древних печальных песен и уроков бабки, она вообще мало что знала из прежней жизни.
Нет, просто так она не может сдаться. Есть
Риголл увязал все свитки, спрятал их в нише, под шкуры, рядом с оружием, и теперь собирал пучки сухих снадобий, чтобы иметь их в походе на всякий случай. Он встретил девушку улыбкой:
– У тебя уставший вид. Ложись. Я сам справлюсь со всем – сказал он, когда она попыталась ему помочь.
Лучше бы он ничего не говорил, позволил ей уложить в туесок несколько трав, но он отказался от её помощи. Он уже относился к ней, как к гостье, чужой невесте. Она бросилась на шкуры, зарылась в них и больше не смогла сдерживать слёз. Испугавшись, что он увидит, как дрожит её тело, она хотела замереть, это не удавалось, и она снова выбежала прочь из землянки. Риголл попытался остановить её, но она оттолкнула его с силой, и он с трудом удержался на ногах, схватившись в последний момент за ветку дерева. Она прыгнула на спину своему коню:
– Унеси меня отсюда, куда угодно, сбрось меня где–нибудь наземь, если я ему не нужна. Без него, я сама себе не нужна – шептала она в тёплые мохнатые уши.
Конь поднялся на дыбы, заржал, топнул, поднялся ещё раз, и она, не удержавшись, полетела вниз на мягкую, размокшую под мелким дождём почву.
Риголл поднял её, он не говорил ни слова, он вытер её испачканное грязью лицо и руки, прижал к себе и стал медленно покачивать, как будто успокаивал младенца.
« Хорошо, – думала она, – пусть хотя бы так, хотя бы ещё немного, побыть вместе, а потом…, потом она обязательно что–нибудь придумает, она заставит его…, он увидит в ней женщину и не сможет отказаться от её дара».
К утру дождь и ветер усилились. Но Дану это нисколько не заботило, она проснулась даже раньше Риголла и выбежала в лес, совершить свой ежеутренний ритуал. Ну и пусть, если он выйдет сейчас, полюбуется, от чего пытается отказаться. Но он не вышел.
– Дану, девочка, пора собираться! Слышишь? Скоро придут другие жрецы. Ты должна уже быть одета.
Она оглянулась на голос, который раздавался со стороны их дома: пора так пора. Ещё, действительно не время.
Дорога в Эмайн была не очень дальней. Всего два дневных перехода. Ехали верхом. Риголл, окружённый другими жрецами, восседавшими на преимущественно белых лошадях, возглавлял их довольно многочисленный отряд. Следом ехало семейство Олафа, на очень красивых, грациозных разномастных конях. Потом чинно трусили на деловитых лошадках, норовистых скакунах, плохо обученных хулиганах остальные жители кельтского поселения. Замыкали праздничное шествие группа подростков – учеников Риголла. Дану была с ними. Она без особого интереса вслушивалась в их весёлую болтовню по поводу предстоящего гульбища.