Соло для рыбы
Шрифт:
Ещё её удивляли танцы. Мужчины и женщины, юноши и девушки становились в ряд, брались за руки и танцевали одними ногами. Ей не сразу удалась эта странная пляска, но, когда она смогла почувствовать её, то поняла, что в этих совместных, синхронных движениях страсти не меньше, чем в диких плясах её народа.
Но особенно ей понравилась одна игра, в которой она долго не могла принять участие. Называлась она «озарение песни». Кто-то приносил какой-то неизвестный предмет или часть чего-то или задумывал что-то. Другой игрок должен был взять прутья, положить их на этот предмет
– Дану, поиграй с нами. Давай. Загадай что–нибудь!
Она согласилась. Она видела, как загорелись глаза Олафа, и как насторожилась её подруга.
– Ты можешь задумать, чтобы кто-то сделал что-то – тихо произнёс Олаф – а я узнаю, что ты хочешь.
Она кивнула. Это было то, что нужно. Она была уверена, что Олаф прочтёт её мысли сам или при помощи песни, не важно. Она постарается, чтобы он понял её верно.
Они встали друг напротив друга. Олаф поднял изящные, лишенные мелких веток и листьев прутья боярышника и нежно провёл ими по щеке Дану. Потом он закрыл глаза и запел:
– Упавший луч Луны
В воде сломался весь
Я слышу всплеск волны
И древней рыбы песнь.
Вдруг он остановился, замер, потом подошёл к Дану очень близко, чтобы никто не мог услышать его слова:
– Зачем?
Она смотрела прямо ему в глаза и думала: «Сделай это. Она твоя невеста»
– Ты – моя невеста.
«Так не должно быть. И ты это знаешь. Она была твоей невестой до того, как Риголл нашёл меня. Она твоя, а я его»
– Она ещё не была моей невестой.
«Должна была стать. Сделай это»
Ребята вокруг стали терять терпение.
– Эй, Олаф, что за ерунду ты пел про рыб? Ты понял, что нужно делать?
Олаф кивнул. Он отступил на шаг от Дану и, не сводя с неё глаз, громко произнёс:
– Дану хочет, чтобы я танцевал рядом с Ингрид, её подругой. Так ведь? Ты ведь этого хочешь? Правда?
Она молчала.
– Так, Дану? Он угадал? – послышались голоса со всех сторон.
Она посмотрела на подругу и, увидев мольбу в её глазах, улыбнулась.
– Здорово! Танцевать, а потом снова….
Теперь всем хотелось разгадывать молчаливые загадки Дану.
– Я хотел придумать другую песню. Ведь это были не мои слова – тихо прошептал Олаф, пока остальные скакали вокруг них, выражая восторг. Дану пожала плечами.
– Что ты хочешь?
Она посмотрела в сторону Ингрид.
– Ладно. Мы будем танцевать. Но остальное….
Она отвернулась от него.
– По-моему, ты просто капризная девчонка!
Она решила не реагировать.
Весь вечер и ночь Олаф к удовольствию Ингрид танцевал только с ней.
А утром начался последний день праздника. И Риголл нашёл Дану и сказал:
– Пойдём.
Ей не понравился его тон, отрешённо доброжелательный. Она попыталась остановить его, чтобы он объяснил ей, в чём дело. Но он итак
– Пора, моя девочка. Родители Олафа готовы. Как я понимаю, он тоже. И ты. Сегодня последний день. Всем будет приятно закончить этот праздник свадьбами. Новая семья вернётся в этом году в нашу деревню. И ты будешь жить в его доме, а не в моей землянке отшельника.
Она шла рядом с Риголлом. Тело послушно двигалось, она как будто всё чувствовала, но как-то издалека. Это всё происходило не с ней, не может Риголл выдавать её замуж. Наверное, она так устала от этого праздника, что уснула где-то у огня и ей снится страшный сон. Потом её разбудят, и всё кончится.
Недалеко от центрального костра собралось уже всё семейство Олафа, король и его семья и ещё какие-то люди, и Ингрид, в глазах которой она увидела боль и отчаяние, как в отражении в застывшей воде. И потом, когда она стояла перед королём и ещё где-то, она не понимала, что происходит вокруг и видела только глаза Ингрид.
Потом был последний пир, прощальный, свадебный и танцы. И вот, когда зазвучала музыка, особенно весело и неистово, Дану ожила.
Она вышла в круг перед костром, оглянулась, увидела Риголла с его неизменной печальной улыбкой и взмолилась:
«Пора, пора, ветер, пёс мой. Мчись по свету, по тьме, по сумеркам, найди моего многоногого, многогривого скакуна. Пусть летит ко мне, пусть топчет землю и всё, что на ней. Пусть выбивает искры пламени своими копытами. Ветер и дождь, освежите меня, напоите меня, дайте мне сил».
Резко поднявшийся вихрь рванул подол её платья, обнажив стройные ноги, готовые к бешеному танцу, какого здесь не видели. И, когда в такт музыке ударил гром, она развязала цыганский платок, развернула его за спиной, расставив руки в стороны и пошла по кругу, ведя плечами, так начинался древний цыганский танец.
А через мгновение ливень стал её партнером. Он обнимал её тело, делая прозрачными её одежды, он сплетал в косы мокрых жгутов её распущенные волосы и смывал грязь с её босых ног. Музыканты не могли остановиться и самозабвенно играли эту незнакомую мелодию дождя. Когда же, спустя, неизвестно, сколько времени: час или день, танец закончился, дождь слегка поутих, Дану в изнеможении упала в объятии Риголла, и тот бережно передал её Олафу. Она так и не увидела восторг и вожделение в глазах всех собравшихся мужчин и другие, но не менее сильные чувства на озябших, промокших лицах женщин.
А дождь и ветер продолжали свою оголтелую пляску, втаптывая в землю ослабевшее пламя костров, остатки праздничных трапез и разорванные одежды деревьев.
В небольшом помещении, куда Олаф принёс свою невесту, было относительно светло от огня смоляных факелов, воткнутых в специальные углубления в бревенчатой стене. Здесь было тепло и сухо. Вдоль стен стояли несколько небольших дорожных сундуков, а посредине слегка возвышался над земляным полом огромный бревенчатый настил, покрытый шкурами. Это было место для сна, как догадалась Дану. Олаф опустил её на шкуры, и она моментально вскочила, озираясь по сторонам в поисках выхода.