Соло для влюбленных. Певица
Шрифт:
– Только что. Мне сегодня не спалось.
– Везет, – вздохнула Мила, – а я глаза с трудом продрала, так бы и дрыхла до полудня, а то и дольше. Не могу рано ложиться и рано вставать, хотя давно пора бы привыкнуть.
Она подсела к зеркалу, достала косметику и принялась за лицо. Лариса молча наблюдала за подругой, не зная, чем заняться, не выходя из гримерки.
– Ты бы пошла погуляла, – с неудовольствием заметила Мила. – Терпеть не могу, когда смотрят, как я крашусь. Руки трястись начинают. Глаза пойдут вкривь и вкось.
– Я хочу посидеть, –
– Голова болит? – посочувствовала Мила.
– Вроде того. Кружится.
– Выйди в зал, там сквознячок, сразу посвежеешь. Лучше, чем здесь в духоте торчать.
– Куда же я в таком виде в зал? – возмутилась Лариса. – Там же зрителей, наверное, полно. Лепехов ведь обещал народ.
– Они еще не пришли, его зрители, – насмешливо проговорила Мила, – и вообще, даже если пришли, им будет только приятно на тебя посмотреть вблизи.
– Им, может, и приятно, а мне – нет.
– Ну ты и вредина, – Мила провела тонкой кисточкой по краю нижнего века. – Черт! Вот видишь! Говорила, что смажу, и смазала!
– У тебя плохая тушь. Возьми мою, – Лариса протянула ей косметичку.
– Твоя синяя. А мне нужна зеленая.
– Там есть и зеленая.
– Да? Ну ладно, – Мила раскрыла косметичку и погрузилась в изучение ее содержимого.
Снова из коридора донесся голос Глеба. Теперь он кому-то объяснял, как лучше взять дыхание перед длинной нотой. Объяснял толково и интересно, Лариса невольно заслушалась. Потом спохватилась. Нет-нет, она не знает человека, стоящего за дверью. Нет никакого Глеба Ситникова, есть просто партнер по спектаклю, некто, человек без тела и лица.
Ей захотелось заткнуть уши. Она встала с кресла, подошла к окну. За спиной Мила увлеченно орудовала ее косметикой, бросая хищные взгляды в зеркало.
– Чудо, а не подводка, – Мила закончила правый глаз и приступила к левому. – Где покупала?
– Павел подарил. Еще два года назад.
– Небось стоит бешено? – завистливо предположила Мила.
– Не знаю, – равнодушно сказала Лариса.
– И ты два года не пользовалась такой роскошью! – укорила Мила.
– Вот воспользовалась.
Раздался первый звонок, предупреждающий о том, что до начала спектакля осталось пятнадцать минут.
– Что-то твой и не гримируется вовсе, – Мила прислушалась к голосу Глеба за дверью. – Считает, наверное, что он и так неотразим.
Лариса ничего не ответила. Она боялась, что Глеб находится напротив их гримерки не просто так, а поджидает, когда она выйдет. Или собирается войти сюда сам, когда Мила закончит переодеваться. Это не входило в Ларисины планы.
– Слышь, прямо профессор! Какую лекцию прочел! – Мила на секунду прервала свой вдохновенный труд, хитро глянула на Ларису. – Небось все тебя дожидается. Выйди уж к нему, а то он весь курс вокального мастерства преподнесет несчастной Ирке.
Действительно, в те редкие мгновения, что Глеб умолкал, за дверью слышались восхищенные реплики Иры Смакиной.
– Говорю тебе, голова кружится, –
– Вот сразу и полегчает, – насмешливо проговорила Мила.
Снова, в который раз, Лариса уловила в ее тоне нечто недоброе, будто подруга критиковала ее отношения с Глебом. В другое время Лариса обиделась бы и обязательно ответила Миле что-нибудь колкое. Но сейчас ей было не до этого. Мила, сама того не ведая, подтвердила худшие Ларисины опасения, заметив, что Глеб ошивается около гримерки не случайно. Дай бог, чтобы Мила провозилась все оставшееся время, не давая ему войти!
Мила, не дождавшись ответа, умолкла, принявшись за губы. Переодеваться ей было недолго, тем более что она появлялась на сцене лишь в начале третьего действия и широкую, многоярусную юбку надевала только к этому времени. Париться в ней два часа без толку Мила не желала и щеголяла за кулисами все в тех же брюках-капри, но с ярко накрашенным лицом.
Время тянулось нестерпимо долго. Наконец раздался второй звонок, и Лариса с облегчением услышала, как удаляются по коридору от гримерки Глебовы шаги.
– Ну вот, – заметила Мила, пряча помаду в патрон. – Не дождался. Как петь теперь будет?
– Споет, – Лариса заставила себя улыбнуться. Лишние Милины вопросы ей сейчас ни к чему. Мысленно она уже была на сцене, слушала увертюру, представляла себе начало действия.
Грянул третий звонок. В коридоре зашаркали, закашляли, приглушенно зашептали.
– Пора, – Мила отвернулась от зеркала на крутящемся кресле, широкими движениями перекрестила Ларису. – Иди. Я подойду попозже. Не волнуйся, дуэт ваш не пропущу ни под каким видом. Удачи!
– Спасибо, – Лариса твердым, уверенным шагом вышла из гримерки.
Коридор был пуст. Хор гримировался в противоположном крыле, а здесь располагались лишь артистические солистов, которые сейчас все уже прошли к выходу на сцену. Лариса поспешно двинулась к кулисам. Вдалеке слышались приглушенные звуки оркестровой настройки. Интересно, сколько собралось зрителей? Наверняка полный зал. В «Демоне» было именно так. И в «Аиде» тоже.
Ларисе вдруг страстно захотелось, чтобы Лепехов оказался рядом, сказал ей что-нибудь ободряющее или просто улыбнулся, мягко и обезоруживающе, как умел лишь он один. Но это было невозможно. Мишка по традиции генеральную репетицию проводил в зале, глядя, какое впечатление производит постановка на зрителей.
«Спокойно, – сама себе приказала Лариса. – Это ведь не премьера, а лишь генеральная». Она зажмурилась, глубоко вздохнула, сделала последние несколько шагов к сцене.
И тут же увидела Глеба. Он стоял у самой двери, хотя его выход был первым, и внимательно вслушивался в только что начавшееся мрачное оркестровое вступление. Лариса юркнула назад, в коридор, и оттуда продолжала незаметно наблюдать за Глебом. Лицо того было спокойным и сосредоточенным, как всегда перед выступлением. Он едва заметно кивал головой в такт музыке, глядя прямо перед собой.