Соло для влюбленных. Певица
Шрифт:
И все же что-то было: в повороте головы, во взгляде, даже в голосе, негромком, но нежном и мелодичном. Артему хотелось смотреть на нее, долго, не отрывая взгляда, но он осторожно пожал ее тонкие пальчики своей огромной ладонью и отошел. В сердце оживала боль, словно отходил многолетний наркоз, таяла заморозка. Ему стало страшно и одновременно радостно.
Вечером, после репетиции, девчонки сбегали в ближайший магазинчик, купили торт, шампанское, коньяк, все на Ларисины деньги. Она хотела отпраздновать свой первый день
Составили столы в зале, устроили посиделки.
Обычно Артем в таких мероприятиях не участвовал или, побыв для приличия совсем чуть-чуть, уходил. Сейчас он остался, сидел напротив Ларисы, рядом с Богдановым и Костей, слушал вполуха саприненковские комментарии в адрес новенькой, а сам все глядел на ее смеющееся лицо, на прядь пепельных волос, спускающихся на щеку, на золотое колечко с блестящим камешком.
Девчонки хихикали кучкой, о чем-то шептались, мужики одну за другой опустошали бутылки с коньяком. Расходиться никто не спешил.
– А это Павлик! – Лариса достала из сумочки несколько фотографий, продемонстрировала их обнимающим ее за плечи Зине и Ирочке Смакиной. – Вот, это мы в Вене, прошлым летом. А это – на Волге, у приятелей.
– Павлик? – гаркнул басом Саприненко, взметнув брови домиком. – Кто такой?
– Муж. – По тону, каким она это произнесла, по тому, как заблестели ее глаза, ясно было, что в Мужа Лариса влюблена.
Артема больно кольнуло, он почувствовал, как внутри растет глухое раздражение против ее мужа, против всего этого красивого, хорошо видимого невооруженным взглядом благополучия, против колечка с бриллиантом.
– Муж объелся груш, – помимо воли сердито зарифмовал он. Голос прозвучал неожиданно громко, враз покрыв застольный гомон.
Лариса подняла лицо от фотографии, удивленно уставилась на Артема.
– Кажется, я перебрал слегка, – он усмехнулся, пытаясь скрыть охватившую его неловкость. – Очень милая карточка, не обижайся.
– Я и не думаю обижаться, – она улыбнулась, приоткрыв красивые, ровные зубы, спрятала фотографию обратно в сумку и почему-то больше за вечер о муже не упоминала.
Они как-то незаметно и быстро стали друзьями. Лариса обладала легким характером, держалась на новом месте свободно и естественно, работать с ней на сцене было приятно. Лепехова она буквально очаровала, так что тот и думать забыл про ушедшую Суховей, бывшую основной театральной примой.
Для Артема же немногочисленные выходные стали самыми ненавистными днями недели. Его тянуло на репетиции точно магнитом. Только там он мог снова увидеть Ларису, посидеть с ней в буфете во время перерыва, поболтать. С ней он будто заново учился разговаривать, улыбаться, смеяться.
После работы она убегала первой, никого не дожидаясь, – у дверей театра ее ждал муж, тот самый, что, по словам Артема, объелся груш. Бежала она к своему Павлу счастливая, сияющая, будто с тех пор, как они расстались, прошло
Очень скоро Артему довелось увидеть ее мужа воочию, а не на фотографии. Репетиция закончилась раньше обычного, и они с Ларисой вместе спустились вниз, на первый этаж, увлеченно обсуждая очередную сценическую хохму, придуманную Лепеховым. Артем распахнул дверь, Лариса вышла на крыльцо и тут обнаружила, что на одном из ее остроносых сапожек разошлась молния. Она наклонилась застегнуть, но молнию заело, и язычок не двигался ни взад, ни вперед.
– Держи-ка, – она, недолго думая, пристроила свою Снегурочкину сумку-мешок на плечо Артему, нагнулась ниже, едва не поскользнулась на обледенелых ступеньках. Он удержал ее за локоть и не отпускал все то время, пока она боролась с непослушной застежкой.
– Пора на помойку, – имея в виду сапоги, сказала Лариса и выпрямилась, но локоть не убрала. На секунду Артему показалось, что она прижалась к его боку. Ее пушистая вязаная шапочка, легонько щекоча, касалась его щеки. Оба, точно по команде, замолчали.
И в это время темноту впереди прорезал свет фар.
– Ой, это Павлик! – Лариса подалась вперед, высвободила руку, схватила сумку, спрыгнула со ступеней вниз. – Приехал уже! Как знал, что мы раньше закончим.
Артем молча смотрел, как она подбегает навстречу вышедшему из новенькой иномарки рослому парню в черной кожаной куртке на меху. Тот был без шапки, в густой, темной шевелюре сразу застряли многочисленные белые звездочки – во дворе тихо падал снег. Он обнял ее, поцеловал, что-то тихо сказал. Артем не расслышал что. Лариса обернулась, помахала рукой:
– Садись, подвезем.
– Спасибо, – он покачал головой. – Мне еще нужно зайти здесь кое-куда, по делам. До завтра.
– До завтра, – крикнула Лариса, снова махнула на прощание и скрылась за блестящей дверцей автомобиля.
По дороге домой Артем поймал себя на мысли, что был бы не против, если бы идиллия Ларисы с мужем внезапно закончилась неким неведомым, волшебным образом. Мысль эта вызвала у него презрение к самому-себе. Он прекрасно знал, что, если мужчина хочет обратить на себя внимание женщины, он сделает это и никакой муж не будет ему помехой.
Беда была в том, что Артем не был уверен, так ли он хочет Ларисиного внимания. Она отличалась от хористок и тех девчонок, которые были у него до сих пор, отличалась, как небо и земля. Она была нужна ему, необходима, желанна, и в то же время он опасался нарушить самим установленное табу на серьезные отношения с женщиной. Ее неуловимая похожесть на Аню одновременно манила Артема и отталкивала. Кроме того, он отчаянно боялся своего сна. Пожалуй, сон страшил его больше всего.
Можно ли вклиниться в чужое счастье, разбить его, чтобы потом близкий человек стал свидетелем кошмаров, являющихся к тебе из прошлого?