Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов
Шрифт:
Радостный и неутомимый, он показывал нам справки и сертификаты от двадцати профессоров мировых клиник, подтверждающие его чудесное спасение. Используя горький напиток как воду, с трудом доползая до ванной комнаты, отрубаясь на коврике в прихожей, он сжег заразу, не получив даже цирроза печени, но превратился в подопытную зверушку для написания кандидатских и докторских диссертаций. Нашему сочувствию не было предела, а его печали – конца.
Эхо революций
Я
После скупки контрольного пакета я заручился поддержкой судебных приставов, налоговых инспекторов и местной милиции и первого сентября тысяча девятьсот девяносто третьего года, в день восьмидесятилетия основания Ишкорской паровозной компании, вошел во двор предприятия. Трудно передать чувства, охватившие меня в этот момент, но я полчаса простоял перед дверью в сборочный цех, поглаживая потной холодной ладонью шершавый стенной кирпич. На желто-зеленой арке над дверью красовалась с трудом различимая надпись: «Даншлъ Феликсовичъ Матюхинъ. 1913 годъ».
«Вот мы, дедушка, и встретились, вот мы и встретились», – бормотал я вслух, двигаясь кругами по машинному двору, то и дело останавливаясь возле кучи железных обрезков, из которой крестом торчали куски арматуры. На пятом круге ко мне подскочила секретарша Лидочка с криками: «Да что же с вами делается, Даниил Феликсович, успокойтеся, нельзя же так волноваться».
Странно, что после долгой и нелегкой борьбы наступила полнейшая пустота, хотя пришлось еще семь лет до получения прибылей вкладывать свои кровные и разгребать завалы. Теперь же меня больше заботит, каким хозяином вырастет мой сын. Я даже оформил на него у нотариуса завещание.
Уход
Сын первого секретаря ЦК Белоруссии Николая Слюнъкова Николаша учился с нами в одной группе в МИСИСе, и его московская жизнь развивалась параллельно с продвижением отца по служебной лестнице. Вступление главы семейства в Центральный Комитет Коммунистической партии совпало с выделением жилплощади в Москве, в Сокольниках, и специальной дачи в пятнадцати километрах от МКАД по Рублевскому шоссе. На этой даче в основном и обитала наша тусовка.
Обычно мы заезжали с пятницы или могли там появиться среди недели, если уже прошли занятия на военной кафедре или по физической подготовке, так как только их прогуливание грозило неудобными отработками в период зачетной сессии.
Мы с помощью проволоки залезали в запертый стенной музыкальный бар, чтобы выгрести горячительные напитки, а в холодильник наведывались за закуской. Это после реформ каждый может за деньги чистить черной икрой ботинки, а элитное шампанское заливать во все щели. Тогда же – вряд ли, хотя необходимо
Однажды наша гедонистская идиллия была прервана появлением папы – человека крутого, гордого, ответственного и жадного. Он потребовал оплатить расходы и в гневе удалился, а мы подумали: «Ну что ему, жалко, что ли?» – ив горе поехали в Склиф.
Институт Склифосовского покупал у людей их скелеты для посмертных научных опытов, выдавая по семьдесят рублей и ставя в паспорте отметку. Если же тебе вперлось или же ты передумывал, вспомнив религиозные обряды, то можно было его выкупить, отдав деньги назад. Так всегда поступал Николаша – рассказывал матери, и она в слезах ехала вызволять, а он чуть что – снова продавать. Лишние мани всякому нужны.
Я, Федун и Илюша так и остались проданными мировому техническому развитию, а вот младшему Слюнькову не повезло. В очередной его приход врач, увидев зачеркнутые-перечеркнутые штампы в паспорте, заявил: «Уходите, молодой человек! И определитесь с решением! Служение науке не терпит колебаний!» И Николаша ушел!
Зигзаг судьбы
Кража с последствиями
Есть нечто, к чему я питаю магнетическое пристрастие, словно завзятый мародер – старые книги на любом языке, издания до тысяча девятьсот шестидесятого года, а лучше до сорокового или тридцатого. У меня есть Псалтырь девятнадцатого века, доставшаяся мне от прабабушки, есть двадцать первый том прижизненного собрания сочинений Валерия Брюсова, подаренный Г. В., книжка стихов Демьяна Бедного двадцать седьмого года – от тещи, и разная шелупонь, которую я скупал на распродажах детских библиотек и родовых собраний во время кризисов и дефолтов.
Я давно присмотрел статьи Сталина в туалете у бабы Нюры в Дичковой Даче и несколько раз к ней подъезжал: «Отдайте. Я дома от детей в шкафу запру вместе с Ницше, де Садом и Сорокиным».
А та – ни в какую: «Зачем тебе тиран? Я его в пятьдесят шестом после Двадцатого съезда не сожгла, как все, а в сортире на гвоздь прибила.
Когда мой Вася в пятьдесят восьмом с прямоугольным чемоданчиком вернулся – и прожил всего-то после этого три года, – он всегда, заходя по нужде, улыбался, и почки его отпускали. Оставь мне как память о Васе».
В последний приезд я не выдержал и выкрал нехорошо пахнущую книгу, и теперь отношения с бабой Нюрой испортил навсегда, о чем сожалею и боюсь приезжать на ее глаза в Дичковую Дачу.
Охранник Свинухов
Охранник нашего банка Свинухов в ночную смену застрелился. Накануне он всех заранее выгнал из здания, чтобы сотрудники, задержавшиеся из-за ненормированной работы, назначенной руководством, не помешали ему совершить акт самоубийства. Мы не знаем, отчего он это сделал и как все произошло, но утром все тетки сказали, что не пойдут на милицейские процедуры, а я же один мужчина в отделении, вот и отправился на опознание. Сидел три часа на стуле, пока две сотрудницы прокуратуры (миленькие Варя и Катя) собирали в полиэтиленовый пакет маленькие кусочки.