Солоневич

Сапожников Константин Николаевич

По сведениям Николая Казанцева, под доносами, обвиняющими И. Л. Солоневича в антиперонизме и прочих грехах, стояли весьма разношёрстные подписи: от меньшевика Н. А. Чоловского, издателя журнала «Сеятель», до монархиста-реакционера Н. И. Сахновского.

Чоловский, работавший портным, возглавлял немногочисленную организацию, именовавшую себя «Российское народное движение». Журнал «Сеятель» выходил нерегулярно и небольшим тиражом (150–200 экземпляров). У Чоловского дома стоял наборный станок, и он совмещал в одном лице издателя, редактора и наборщика.

Другого подписанта — Сахновского — подозревал и сам Солоневич. Сахновский был тогда представителем Российского Имперского союза-ордена в Южной Америке. «Сахновский и другие подали на меня десятки синхронизированных доносов, — писал Солоневич. — Недавно

в полицию поступил новый донос, что я пишу по директивам советского агента. Я не питаю абсолютно никаких личных настроений даже против Сахновского, хотя мне известно, что основная часть доносов последовала именно от его группы. Сахновский есть реакция в самом густом смысле этого слова… Сахновский — это помещик до мозга костей. Основная проблема восстановления монархии заключается в полном политическом и идейном разгроме этого слоя».

По-видимому, особый вес для полиции имел донос А. Ставровского, редактора газеты «За правду», который перешёл в католичество и по этой причине пользовался определённым весом в правящих кругах Аргентины [208] . На Ставровского сильное влияние оказывал ксендз Филипп де Режи [209] , иезуит высокого ранга с широкими возможностями и связями в аргентинских верхах. Де Режи вёл «миссионерскую работу» среди русских беженцев. На этот специфический момент в деятельности ксёндза по «перетягиванию» православных в католицизм Солоневич обратил внимание уже в первые дни пребывания в Буэнос-Айресе. Подобную вкрадчивую технику приобретения адептов Солоневич хорошо изучил ещё в Белоруссии. В статье «Об Аргентине» он написал: «Русских эмигрантов обычно встречает католический патер о. Филипп де Режи, — наше духовенство занято более важными делами».

208

Казанцев Н. Устремлённый в будущее.

209

В другом написании — Режис. Его «служебным контактом» в Риме был католический священник профессор Драганович, который проводил предварительное изучение русских «дипийцев» перед отправкой в Аргентину. Наиболее «перспективные» из них в плане обращения в католичество получали адрес и телефон Ф. Режи в Буэнос-Айресе.

Дуэт Ставровский — де Режи больше всего усилий приложил к проникновению в военные организации эмигрантов, в том числе — в Суворовский союз. Когда это не удалось, разящий огонь католического дуэта был направлен на идеологического лидера эмиграции — Солоневича.

Николай Казанцев обобщил «версии», ходившие по «русскому» Буэнос-Айресу в связи с высылкой редактора «Нашей страны». Варианты были следующими.

Слава богу, что выслали — советский агент! (Это совершенно явно было пущено с целью компрометировать дело Солоневича и дальше.)

Выслали по настоянию советского посольства, и только потому-де, что это лишь уступка настоянию советчиков — не закрыта газета и Солоневич продолжает в ней писать.

Правительством Перона были опрошены представители некоторых русских организаций и на основании их разговоров о «вредности» деятельности Солоневича было принято решение его выслать.

Солоневич вообще никуда не уезжал, а всё это разыграно, чтобы он мог работать спокойно.

Солоневич уехал в США, но чтобы это скрыть, была придумана высылка. Вообще в саму высылку люди верили с трудом, не допуская мысли о доносах.

По мнению Казанцева, ближе к истине версия номер три — опросы действительно были, власти «отреагировали» на поступившие доносы.

«Оперативно» отозвалась на высылку Солоневича газета «Новое русское слово», издававшаяся в Нью-Йорке:

«По распоряжению правительства Перона из Аргентины выслан И. Л. Солоневич, редактор еженедельной монархической газеты „Наша страна“. Сторонники И. Л. Солоневича связывают высылку с последними его выступлениями против военной части русских монархистов и с его призывом „не мешать Керенскому“. Решающую роль в высылке Солоневича,

как передают, сыграла „внутренняя линия“, пользующаяся среди русской военной эмиграции в Аргентине большим влиянием. В качестве иллюстрации к настроениям этих кругов нам сообщают, что на состоявшемся в Буэнос-Айресе монархическом собрании была принята резолюция: не оказывать демократиям никакой помощи в их борьбе с коммунизмом. И. Л. Солоневич выехал в Парагвай» [210] .

210

Новое русское слово. 1950. 9 августа.

Трудно сказать, какими источниками пользовалась газета при подготовке этого сообщения. Однако указание на «военную часть русских монархистов» и «внутреннюю линию» достаточно конкретно. Но «внутренняя линия» в РОВСе давно перестала существовать как активная сила, а ссылка на «военную часть русских монархистов» была слишком расплывчата. Может быть, имелся в виду Суворовский союз Хольмстона? Как мы знаем, основания для нейтрализации Солоневича у генерала Хольмстона были…

По большому счёту, Хольмстон-Смысловский был тем человеком в Буэнос-Айресе, который мог повлиять на аргентинские власти в «деле Солоневича», предотвратить его высылку. Благодаря «карманной» контрразведке Хольмстон знал о том, где и кем пишутся доносы, был осведомлён о их содержании. Более того, в одном из руководящих кабинетов «Сексьон эспесиаль» с ним советовались по поводу того, давать или нет ход «обвинительным письмам». Именно под этим названием они были зарегистрированы в учётном отделе охранки.

У Хольмстона-Смысловского были разные варианты действий. Он мог сказать: я уверен в том, что Солоневич никогда не имел отношения ни к Коминтерну, ни к Коминформу, и, тем более, к НКВД — МГБ. Он мог сказать, что Солоневич лояльно относится к хустисиалистскому режиму и президенту Перону. В конце концов, Хольмстон мог поручиться за Ивана. Этого было бы достаточно, чтобы закрыть «дело Солоневича». Тем не менее, беседуя с представителем «Сексьон эспесиаль», он не сказал ни слова в защиту писателя. Обвинений Солоневича в работе на коммунистов он не поддержал, но дал понять аргентинцам, что дальнейшее пребывание писателя в Буэнос-Айресе чревато конфликтами, выяснением отношений и скандалами среди русских эмигрантов. Не преминул Хольмстон предсказать, что этим воспользуется советское посольство, вербуя агентов и соблазняя эмигрантов видами на возвращение в Советский Союз.

Доносам дали ход, и Хольмстон-Смысловский фактически определил дальнейшую судьбу Солоневича.

Глава двадцать девятая

УРУГВАЙ — ПОСЛЕДНЕЕ ПРИСТАНИЩЕ

Иван Лукьянович не скрывал, что всё случившееся его потрясло. Главным виновником и организатором высылки он считал Сахновского. Упоминание некоего советского агента в доносах также не сулило ничего хорошего. У Солоневича не было и не могло быть «друзей» в советском посольстве [211] .

211

В тот период советская резидентура не вела активной оперативной работы в Аргентине. Сталин не хотел конфликтов с Пероном, которого рассматривал как серьёзного противника Соединённых Штатов в Западном полушарии.

Бродя по зябкому «зимнему» Монтевидео, Солоневич, наверное, не раз вспоминал свои слова, написанные в 1939 году:

«Сколько блестящих актёрских одежд и бутафорских декораций упало бы перед глазами нашей совести, если бы мы захотели быть искренними сами с собой. Мне очень стыдно и больно прежде всего за свою собственную слабость и за свои собственные ошибки.

Но мне стыдно и за очень многих так называемых „представителей национальной общественности и нашей национальной прессы“. Мне стыдно за наши бесконечные споры, сплетни, взаимную клевету, помои, ссоры и дрязги. Стыдно за нашу никчемность, мелочность и злобность, за нашу неспособность к подвигу и к настоящему жертвенному служению. Стыдно прежде всего — перед Россией».