Соловей для черного принца
Шрифт:
— Эллен, откройте! — потребовала я.
Ответа не последовало. Прислонившись к двери, я прижала ухо к сточенным жучками доскам и отчетливо услышала хруст гальки под ногами удалявшейся женщины. Я стала барабанить в дверь кулаками, но это не произвело никакого впечатления. Я выждала еще пару минут и прислушалась вновь. За дверью не раздалось ни звука.
Я не знала, что мне делать. Конечно, ничего страшного не произошло. Меня скоро хватятся. Когда я не появлюсь к обеду, леди Редлифф непременно возмутится подобным поведением и, чего доброго, посчитает за намеренное оскорбление.
Но больше всего я чувствовала разочарование из-за того, что Эллен смогла так поступить. Скорее всего, она сделала это под давлением собственных страхов. Возможно, она не понимала, что делает, рассуждала я. Но, тем не менее, несмотря на нашу дружбу, она меня этому подвергла.
Я села на скамью, ближнюю к двери. Весь интерес к старинной часовне пропал. Зато появилось навязчивое желание поскорее выбраться отсюда.
Оказавшись в одиночестве, я почувствовала, как угнетает меня царившая здесь тяжелая тишина. А вдруг мне тоже привидится младенец? Он заговорит со мной и будет хохотать… дьявольски? Я сильно встряхнула головой. «Что за нелепые фантазии!» — осадила я себя рассудительно, как сделала бы это тетя Гризельда. Она наверняка посмеялась бы над моими мыслями: «Ты — неисправимая выдумщица!»
От резкого движения узел, державшийся на затылке, сполз набок и пристроился на плече. Я распустила волосы и попробовала заколоть вновь. Но руки не слушались, и узел получился кривым. Я оставила его болтаться в таком положении — все равно не удержится.
Сколько времени прошло с тех пор, как Эллен закрыла меня? Пятнадцать минут? Тридцать? Я снова подошла к двери и в бешенстве заколотила в нее. Я звала на помощь. Как глупо. Как будто кто-нибудь мог услышать меня. Я села под окно, цветные пятнышки приветливо усыпали пол и хоть как-то отвлекали меня. Интересно, они уже сели за стол? Элеонора, должно быть, рвет и мечет. А Эллен? Она наверняка в своей спальне, сказалась больной и пичкает себя очередной порцией лекарств. Впрочем, она действительно больна. Нужно помочь ей! Обязательно помочь.
Тишина тоже может быть пугающей. Я поняла, что прислушиваюсь, не раздадутся ли какие-нибудь звуки за дверью. И тут я уловила стон. Сначала я подумала, что мне почудилось. Я прислушалась. Стон донесся снова, как дуновение ветра, такой жалобный, такой печальный.
— Эллен, это ты? — воскликнула я, вглядываясь в темные углы. Но звук угас. Я выждала время, а затем, вскочив на затекшие ноги, подбежала к двери и заколотила в нее. И колотила до тех пор, пока у меня не заболели руки. Я понимала тщетность своих усилий, но продолжала стучать. А что, если сюда никто не придет… до самого воскресенья!
Стон повторился вновь. Сейчас уже более отчетливо, он разнесся по часовне и эхом потонул в сводчатом потолке. Я замерла.
— Кто здесь? — закричала я низким голосом, какой, по моим представлениям, может быть у смельчаков. Я совершенно не боюсь! Почему
Ответа не последовало. Я спросила себя, может ли атмосфера так действовать на мое воображение? Не существовало ничего такого, во что я могла бы поверить без достаточных на то оснований. И все же…Я вздрогнула, обхватив себя руками. Стоны были такими скорбными, такими нечеловеческими…Я услышала свой голос, бессвязно бормочущий молитву: «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы кто-нибудь сюда пришел… побыстрее… сейчас… прямо сейчас».
И Господь услышал мои слова! За дверью раздались быстрые шаги. Хруст гальки бальзамом отдавался в моем сердце. Я застучала в дверь, оповещая о своем нетерпении.
— Я здесь, я здесь! — закричала я. — Откройте!
Засов заскрипел вновь, и его звук показался мне самым желанным на свете. Дверь распахнулась, и на пороге возник Дамьян.
— Ты! — выдохнула я, не веря своим глазам. Как будто Господь решил вместе с моим спасением выполнить и мое тайное желание.
Он склонил голову на бок, медленно растягивая узкие губы в язвительной насмешке. О, как я ненавидела эту насмешку! И как была рада ей сейчас.
— Еще скажи, что ты приятно проводила время, а я помешал. Ну, если желаешь… — и осклабился еще сильнее. С него станется затолкать меня обратно и запереть!
— Только посмей меня здесь оставить! — я прямо-таки вылетела из часовни и заторопилась к флигелю. Он догнал меня и пошел рядом.
— Сколько сейчас времени? — резко спросила я.
— Должно быть, пять, — хмыкнул он, с видом эстета созерцая мое перекошенное лицо.
— Пять! Так много, — поразилась я и тут же с возмущением добавила. — Разве меня не хватились во время обеда? Они должны были увидеть, что меня нет.
— Вот уж не знаю. Я приехал в половине пятого и наткнулся на доктора. Он сообщил, что у миссис Уолтер эпилептический припадок…
— О боже! Настоящий? — глупее, по-моему, я сказать не могла. Я залилась краской, услышав его смешок. Хорошо, что он никак не прокомментировал мои слова.
— Джесс сказала, что Элеонора и мать у нее в спальне. Служанка подняла переполох, когда та уже была в конвульсиях. Эта дура думала, что ее госпожа «всего-навсего переутомилась»!
— О Боже! — опять повторила я, начиная ощущать себя попугаем.
Он больно стиснул мою ладонь и со злостью сказал:
— Что вы натворили, вы хоть немного думаете? Что за идиотские эксперименты — привести сюда Эллен! Старуха — стерва. А ты то чем думала? Ты же видишь, она больна! Ее надо лечить в специальном учреждении.
— В дурдоме, ты хочешь сказать?! Ей нужны забота и друзья, но никак не смирительная рубашка!
Но его обвинения и злость были оправданными. Я не должна была поддаваться Элеоноре и приводить сюда эту измученную болью женщину. В ее душе чернели безнадежные, скорбные раны, перед которыми были бессильны и всепожирающее время, и человеческая ветреная память. С чего вдруг я возомнила, что смогу излечить их?!
Мне не хотелось ругаться с Дамьяном. На это у меня не было ни сил, ни желания. Когда молчание стало невыносимым, я спросила.