Соловей и кукушка
Шрифт:
Как Криштиан…
Я закрыла глаза. Но Ролдао не поцеловал. Поставил аккуратно на асфальт.
— Куда ты хочешь меня вести?
— Сюрприз, — напомнила я. — Где, кстати, Морская улица?
— Я отведу. Тебя не было весь день, — заметил он, — куда ты ездила?
— Я обязана отчитываться?
— Нет.
— Скажи, когда ты в пятнадцать лет попал на войну, тебе было страшно?
— В тринадцать.
Я остановилась и обернулась к нему.
— Во сколько?
— В пятнадцать я уже возглавлял сначала отряд, затем
— Но ты же был ребёнком! — возмутилась я, и вдруг резко остановилась, взяв его за ладонь. — Тебе было обидно, да? Ведь Криштиана никто никуда не отправлял…
В тот миг я вдруг увидела его подлинные эмоции. Глаза полыхнули, губы дёрнулись, а челюсти сжались.
Да. Ему было обидно. Его мучила зависть, и злоба, и страх. Страх, что он хуже, что его не любят. Страх отверженного родителями ребёнка. И в тот же миг я поняла, что наследник ни в коем случае не должен увидеть, что я это заметила. Я обхватила его руками, прижавшись щекой к его груди.
— Обними меня, — скорее приказала, чем попросила.
Ролдао осторожно обнял. Я понимала, что он хочет увидеть моё лицо. На миг бронированная маска треснула, и принцу очень важно было понять, что я успела увидеть. Никто и никогда не должен был знать о его слабости, его подлинных чувствах и страхах.
— Мне было бы обидно, — прошептала я. — Да мне и было обидно! Ты же знаешь, что мой отец женился после смерти моей мамы на Марселии, да?
Я отстранилась, беспечно взяла его за руку и потащила дальше, продолжая весело рассказывать.
— Ты не представляешь, как я ревновала отца к моей сестре. Я её буквально возненавидела. Однажды я развела красную краску и вылила ей на волосы. А в другой раз, разрезала её праздничное платье. Честно скажу: я была просто ужасной старшей сестрой. Если бы меня ещё и на войну отправили! Ух, я бы, наверное, всех расстреляла. Прямо в момент награждения орденом.
— Ты не умеешь стрелять, — заметил он, внимательно слушая меня.
— Я бы научилась на войне, — махнула я рукой. — Ты же вот научился, да?
— Не совсем.
— Не совсем научился? — я замерла. — В смысле, ты не умеешь стрелять? А я думала…
Да, я дурачилась. Всё, что угодно, лишь бы не проснулся его зверь. Хотите, чтобы я на руках походила? Я похожу.
— Нет, — серьёзно ответил Ролдао, — я имел ввиду, что научился стрелять не на войне.
— Да-а? А где? А меня научишь?
Он резко остановился и развернул меня к себе. Приподнял лицо за подбородок и всмотрелся в глаза.
— Зачем тебе?
— Например, если ты меня захочешь убить, то я смогу выстрелить первой.
Я
— Ты не находишь, что как-то нечестно убивать того, кто явно не равен тебе ни по силе, ни по навыкам? — прошептала, заботливо убирая тёмную волосинку с его лица.
— Ты никогда не станешь равна мне по силам и навыкам, — серьёзно ответил Ролдао.
Я отвернулась.
— То есть, учить не будешь? — вымолвила глухо.
Он вдруг притянул меня к себе, снова разворачивая и снова всматриваясь в глаза.
— Научу.
Вот и чудненько.
Мы подошли к светло-зелёному зданию полукруглой формы. Было уже около десяти вечера, но я надеялась, что с наследником меня пропустят.
— Театр? — удивился Ролдао.
— Ты здесь когда-нибудь был?
— Когда-нибудь, — отозвался он.
Конечно, нас пропустили. И, конечно, у королевской семьи была своя собственная ложа. Ну и прекрасно. Мы поднялись по мраморной лестнице, вошли в ложу и сели рядом на обтянутые бархатом кресла.
Шёл балет. Декорации изображали ночной лес и озеро. Где-то вдалеке виднелся замок. По сцене порхала изящная девушка, казавшаяся лишь собственной прорисью, настолько она была тонка и воздушна.
Я наклонилась к инфанту.
— Её предал любимый. Она сейчас танцует о том, как ей больно и хочется умереть. Видишь, как вскидывает тонкие руки? Как пронзительно и печально играет музыка? Она очень страдает из-за предательства. К тому же, её заколдовали и…
Я боялась смотреть в его лицо.
Ну а вдруг ему… понравится? Раз уж так нужны страдания и мучения, то, может быть, принцу сможет помочь театр? Уж где-где, а в театре с мучениями — полный порядок. Каждая вторая героиня кончает с собой, каждую первую непременно убивают. «Надо было вести его в оперу, — билась лихорадочная мысль, — в опере страданий больше… И потом, может ему слова нужны? Всё-таки танец это для привычных к этому виду искусства людей».
Барышня прыгала и летала по сцене, словно невесомый призрак. Отбивала ножкой ножку, а затем вдруг закружилась, и кружилась очень долго, невероятно долго, на одном месте, и, когда она закончила, зал взорвался рукоплесканиями.
— Несравненная! — кричал какой-то толстячок в цилиндре.
— Божественная! — рыдал офицер в соседней ложе.
Принц встал, молча взял меня за руку и вышел. Я последовала за ним, буквально обмирая от ужаса.
Когда ночь коснулась моего лица прохладными пальцами, Ролдао обернулся ко мне.
— Мне не понравилось, — сообщил бесстрастно. — И, знаешь, захотелось спалить дотла весь этот театр.
— Почему? — упавшим голосом уточнила я.
— Так не умирают, — жёстко ответил он. — Это ложь. Насквозь фальшиво и…