Соловушка НКВД
Шрифт:
– Садитесь, мадам. После последней беседы внимательно проштудировал ваше дело и пришел к выводу, что Плевицкая в курсе всей тайной деятельности мужа, мало того, являлась его сообщницей. Поверьте богатейшему опыту человека, который, как говорят у вас на родине, съел собаку в расследовании всяких преступлений: придет время и станет точно известно, что случилось с господами Кутеповым и Миллером, куда скрылся ваш муж. Не теряю веры, что он понесет наказание за содеянное. Настоятельно советую перестать отрицать вину, тем самым затягивать следствие. За помощь в раскрытии преступления
– Предлагаете сделку? – спросила Плевицкая. – Торгуетесь? Но вы не продавец, я не покупательница. Да, была сообщницей супруга, но не в совершении преступных дел, а как любящая и любимая жена, разделяла с ним радости и горести. Друг от друга не имели тайн, жили общей жизнью. Позвольте спросить, отчего называете Скоблина преступником, виновным в покушении на жизнь своего начальника? Это может утверждать лишь суд, только он имеет право казнить или миловать.
Плевицкая говорила строго, сухо, вполне убедительно.
– Все свидетельствует против Скоблина и вас, улик предостаточно, – стоял на своем Машле. – Если, как выразились, муж любил вас, отчего покинул в беде, трусливо бежал, не забрал с собой, чтобы не попали в тюрьму?
– Муж не сбежал, его схватили те же подлые враги, которые расправились с господином Миллером.
Допрос шел без участия переводчика – следователь довольно сносно изъяснялся по-русски – лишь порой неправильно ставил ударения, запинался, вспоминая нужное выражение.
«Отчего прежде скрывал, что владеет русским?» – недоумевала Надежда Васильевна.
Машле догадался, что беспокоит арестованную, признался, что детство провел в Вильно, позже жил в Бессарабии, где учился в русской гимназии, рад, что беседа проходит без посредника.
– Разве мы беседуем? – с усмешкой спросила Плевицкая. – Если это не очередной допрос, а, как изволили выразиться, беседа, позвольте откланяться. И еще прикажите, чтобы вернули необходимые для поддержания здоровья таблетки, – не дожидаясь, когда ошарашенный дерзостью следователь вызовет охрану, шагнула к двери, на пороге обернулась. – В одиночестве одолевает тоска, ее чуть скрасит чтение, но в камере лишь Библия на французском языке. Будьте любезны, помогите передать Библию, которая осталась на вилле.
– Можно приобрести новую.
– Старая мне дорога, много лет держала ее у изголовья, читала перед сном.
Просьбу выполнили. Но перед тем как отдать священное писание христиан, Машле перелистал книгу, обратил внимание на карандашные пометки.
«Подчеркивала мудрые мысли?»
Следователю не пришло в голову, что карандаш отмечал страницы и буквы, которые требовались для шифрования.
В первую же ночь, когда за дверью смолкли шаги охранников, Плевицкая во мраке хлебным мякишем тщательно стерла в книге все карандашные пометки. Уснула с чувством выполненного долга. На следующий день написала прошение о позволении взять из дома сугубо женские вещи – белье, чулки, мыло, кремы.
Плевицкую повезли в Озуар ла Ферьер. Двухэтажный особняк из серого камня, с черепичной крышей,
В сопровождении адвоката Малышевского, следователя и полицейского Надежда Васильевна прошла по бетонной дорожке к дому, дождалась, чтобы сорвали с замка листок с печатью, повернула в замочной скважине ключ. С грустью оглядела гостиную, где на мебели лежал слой пыли.
– Поторопитесь, мадам, – попросил Машле.
Плевицкая не шелохнулась.
– У вас мало времени, – повторил следователь, но певица пребывала в прострации.
Сопровождающие арестованную переглянулись. Машле собрался сказать что-то ободряющее, но слова не понадобились: Плевицкая встрепенулась и беззвучно заплакала. Когда справилась с волнением, созналась, что расчувствовалась из-за встречи с родными стенами, где все напоминает о счастливом, безоблачном прошлом, где были и любовь, и счастье.
Надежда Васильевна прошла в спальню, следователь не отходил ни на шаг.
– Не вижу расчетной книги, она лежала на полке. Еще нет папки с рецензиями на мои выступления.
– Все это приобщено к делу, – успокоил Роше. – Продолжаете считать себя невиновной?
– Конечно, был бы рядом супруг, легко это доказал.
– Не живите иллюзиями: вряд ли увидим господина генерала, который ко всему прочему предал и вас.
Плевицкая не стала защищать своего Колю. Отобрала в гардеробе нужные вещи и лишь затем, резко обернувшись, спросила:
– Считаете, что муж меня бросил, как элементарно бросают нелюбимых, которые мешают любовной интрижке? Я хорошо знаю Николая Владимировича, он способен на многое, но только не на предательство.
Она играла возмущенную особу, нисколько не сомневаясь, что Николай Владимирович благополучно покинул Францию, находится в безопасности, прилагает усилия, чтобы вызволить жену на свободу, и тогда все, что произошло, станет казаться жутким сном…
Надежда Васильевна взяла себя в руки и стала отбирать пузырьки, баночки с косметикой.
– Отчего муж настойчиво добивался встречи с господином Деникиным? Не собирался ли похитить и этого генерала? – гнул свое Машле.
– Не имела привычки совать нос куда не следует, тем более в дела мужа. С Антоном Ивановичем Коля и я не виделись довольно давно: Деникин крайне нелюдим, ведет в Севре замкнутый образ жизни, сторонится политики. Когда предложили возглавить какой-то отдел в РОВС, ответил, что не продает душу дьяволу.
Она обвела взглядом гостиную и пожалела, что не удалось уничтожить в тайнике документы, которые доказывали многолетнее и успешное сотрудничество с разведкой СССР Скоблина и Плевицкой. Хотелось верить, что компрометирующих бумаг в доме уже нет, по приказу резидента НКВД в Париже документы своевременно забрали, они не будут фигурировать на предстоящем суде.
Уже в автомобиле, не отрывая взгляда от проносящихся за окном полей с перелесками, спросила:
– Судя по вопросам, которые задавали, считаете мужа предателем белого движения, банальным похитителем, а меня большевистской шпионкой?