Сомнамбула
Шрифт:
Потом произошло то, что произошло. В конце июня нас отпустили на все четыре стороны, но я знал, что ты еще в городе. Я подозревал тебя и раньше, но в тот день, когда под обычный посадочный рев по стеклу пробежала мелкая змейка и оно, не выдержав, раскололось, я понял — что-то случилось.
В маленьком населенном пункте слухи распространяются быстро. Через пару дней я уже был в курсе. Твоя лучшая подруга рассказала мне, что в аккурат перед выпускными экзаменами у тебя закончился роман со взрослым мальчиком из хорошей семьи. Он нашел себе другую, постарше, за которую ему не надо было отвечать перед законом. Опасаясь преследований с твоей стороны, он быстренько собрался, уехал в санаторий
Во сне я снова загадываю — так, как можно загадывать только один раз в жизни. Начинается выпускной, впереди целая ночь. Наши бывшие одноклассницы уже сняли свои взрослые туфли и бродят босиком. Трава мокрая, ночь белая, мороженое тает и капает на их взрослые открытые платья. Я совсем близко, но ты меня не видишь. Так нужно — для пущего эффекта. Я еще не знаю, как это будет, но сомнений нет — только из-за нас молчит расчерченное на коридоры рабочее небо, по квадратам окон бежит последний звонок, и ты делаешь шаг, но школьные ступени широки и нужен еще один, теперь уже мой.
И вот, когда я решаюсь наконец выйти на сцену, появляется твой отец
уже очень поздно, мама просила встретить, накинь плащ
но мне совсем не грустно, потому что ты вышла, и это было именно то, что я загадал. Завтра начнется новая жизнь. Завтра.
Я просыпаюсь и снова вижу улицы, школу, ступеньки, бесконечные пустые этажи, пыльные фикусы в кадках, открытые двери, перевернутые стулья. Вот и наш класс. Чисто вымытая доска, на столе брусочек мела, нетронутый. История начинается с начала.
Я иду по бульвару, ищу свободную скамейку, закуриваю, и внезапно вижу тебя.
Моя бумажная принцесса, прикосновение — это искра, от которой возгорается пламя, его не выдержать ни тебе, ни мне. Посмотри, как огонь, разоряющий соломенное гнездо, остановится перед моим упрямым оловянным сердцем. Оно настолько мало, что в нем помещается только одна тема, один мотив, одна история. Немного подреставрированная, она еле заметно меняется год от года. Цветные стеклышки выпадают там и здесь, их меняют на новые. Скоро в ней не останется ни одного оригинального элемента. Но я и не претендую на оригинальность. Пусть все повторится
на центральной площади в кинотеатре
почему-то всегда под утро без звука
чуть быстрее чем следовало бы
и оттого еще печальнее
так бывает в старом кино
читаю по губам знаю что будет дальше
сейчас она войдет в кадр
и камера остановится на ней
крупным планом
ее лицо во весь экран огромное ровное
белое как полотно
ее давно уже нет или есть но так
что она тебя не видит
глядит в упор но разговаривает с тем
кто стоит за спиной
и улыбается ему
не тебе
Сон или явь? Это было или я все придумал?
Школьная вечеринка, я новичок. На днях отец получил назначение в местную военную часть, и вот я здесь. Мы были еще не знакомы, когда она подошла и заговорила первой, потянувшись поверх моего плеча к тарелке с бутербродами. Музыку внезапно выключили и все засмеялись, услышав ее «первый раз тебя здесь вижу». В одну секунду я увидел открытое платье, острый локоть, небольшая оспинка на щеке, удивительно мелодичный смех, встречи без четверти на остановке, в ответ на удивление старших лихое «была-не-была!», ее быстрые смешки, замешательство
Белые пятна
Под утро зимние звезды стоят высоко над головой — Ворон, Охотник, Очаг. Голоса разбегаются по степи, как горох по тарелке. Звон посуды, ржание лошадей. Столбы дыма исчезают в белесом небе. Нужно уходить, пока земля суха, не дожидаясь туманов.
Лошади фыркают, переступая с места на место, вслушиваясь в далекий зов, идущий с востока. В руках у женщин мешочки с семенами черного тмина, который отбивает след и сводит с ума чужаков.
Движение начнется, когда весь скарб будет уложен в повозки. Мертвые вещи должны быть похоронены, так говорят знающие дорогу, и дети ползают по земле, собирая бусинки, веревки, черепки. Взрослые молча ждут, пока последний осколок не будет погребен в земле.
Старейшина подает знак и племя вступает в круг, начертанный на земле.
Мужчины поют, не разжимая губ. Пение, обращенное на восток, похоже на гул в осином гнезде, который становится тем сильнее, чем выше поднимается солнце. Яростное свечение горизонта, мелкие точки звезд, горячий ветер, предрассветные голоса растущего мира. Разбуженная людьми, степь начинает дышать — теперь дороги безопасны.
Полгода под водой. Чем занималась, о чем думала? Жалела себя, его, натыкалась на старые вещи, плакала, читала, заваривала крепкий чай, чтобы ночь прошла быстрее? Какие-то зацепки? Нет никаких зацепок, все ухнуло точно в прорубь. Изо дня в день она слонялась из угла в угол и старалась не думать. И это сработало.
Почему-то вспомнилось брошенное на старой квартире лимонное деревце, которое после долгого молчания, вызванного пересадкой, обещало подрасти. Теперь оно наверняка засохло. Или за ним ухаживает другая женщина, получившая его в наследство вместе с квартирой, в которой наконец-то будет порядок. И еще остались какие-то книжки, неразобранные, в ящиках, теперь непонятно чьи. На всякий случай она к ним не прикасалась. В толстой тетрадке, заполненной на одну треть, бессистемные записи о природе сновидений. На календаре красным карандашом отмечена маленькая победа зимнего солнцестояния — лебедка идет со скрипом, но флажок поднимается чуть выше, чем вчера, и новый отсчет, увеличенный на четыре минуты, напоминает о том, что ежели где чего убудет, то в другом месте непременно объявится. Нет, он не объявится, потому что успел ухватиться за что-то материальное и деловито спасся, пока зашторенная субмарина ложилась на дно.
Она подумала о том, насколько ровной оказалась новая жизнь. Записи прибывали, оседали в столе, ожидая отдаленной редакции. Солнце грозилось повернуться и уйти, в его услугах нуждались все меньше, заполняя искусственным светом отведенные для жизни помещения. Подруги приходили посочувствовать, толковали о худе без добра, говорили, что ей надо возвращаться к жизни. За ними появлялись невнятные претенденты на любовную лирику и пасовали без поддержки. Один особенно старый друг приносил по вторникам маленький тортик и ругал начальство, обходя молчанием вопросы личного свойства, видимо, готовясь к лобовой атаке. Потом закончилась зима, весна перерастала в лето, но она по-прежнему находилась где-то между первыми числами декабря, когда снится одно и то же и не запоминается.