Сомнения Мегрэ
Шрифт:
Мегрэ обратился к ажану в форме:
— Выйдите и прикажите им разойтись.
— Я вам еще нужен? — поинтересовался медик.
— Нет. Имя умершего для свидетельства о смерти вам сообщат позже.
— Всего хорошего, господа! Буассе знает, где меня найти…
Жизель Мартон спустилась первой, и Мегрэ сразу обратил внимание, что на ней костюм, а под мышкой — меховое манто. В руке она держала сумочку. Похоже, ожидала, что ее заберут. Она подкрасилась, впрочем очень неброско. Выражение ее лица было строгим, вдумчивым и немного изумленным.
Когда,
— Мне взять пальто?
Мегрэ кивнул. Пристальнее других за ним наблюдал Лапуэнт, на которого поведение патрона редко производило такое сильное впечатление. Он чувствовал, что это не обычное расследование, что комиссару не хочется использовать обычные методы расследования, но он не имел ни малейшего представления, что тот собирается делать.
Нервы были так напряжены, что для всех стало облегчением, когда Буассе закурил сигарету. Он протянул пачку Лапуэнту, но тот отказался, и тогда, видя, что Жизель ждет, будто на перроне, стараясь не смотреть на мертвеца, спросил:
— Вы курите?
Она взяла сигарету. Буассе поднес ей зажигалку, и женщина стала прикуривать, нервно затягиваясь.
— Полицейская машина перед дверью? — спросил Мегрэ инспектора районного комиссариата.
— Я ее оставил на всякий случай.
— Можно мне ею воспользоваться?
Комиссар опять поглядел по сторонам, словно желая убедиться, что не забудет ни одной детали. Он собирался дать обеим женщинам знак трогаться в путь, но вдруг передумал.
— Секунду… — сказал он и поднялся на второй этаж, где остались включенными лампы. Там были две спальни, ванная и чуланчик, в котором громоздились чемоданы, старые сундуки, манекен, какими пользуются швеи, а прямо на полу стояли две старые керосиновые лампы и стопки пропыленных книг.
Комиссар вошел в первую спальню, ту, что побольше.
В ней стояла двуспальная кровать, и по аромату духов он понял, что это спальня мадам Мартон. Его догадку подтвердило содержимое шкафов, где он нашел одежду уже знакомого ему стиля — простого и элегантного, то есть шикарного. На полочке, чуть возвышавшейся над полом, выстроилась в ряд дюжина пар обуви.
Постель была разобрана, как и внизу. На нее были небрежно брошены ночная сорочка и нежно-розовый халат. На туалетном столике стояли баночки с кремами, флаконы, серебряный несессер для маникюра, булавки в китайской шкатулке.
В другом шкафу висела мужская одежда — всего два костюма, спортивная куртка, стояли две пары ботинок, сандалии. Внизу шкафа, очевидно, не было, и Мартон продолжал хранить свои вещи в супружеской спальне.
Мегрэ выдвинул по очереди ящики комода, открыл дверь и попал в ванную. На стеклянной полочке он увидел три стакана с зубной щеткой в каждом и понял, что ванной поочередно пользовались все трое живущих в доме. На мятых полотенцах, одно из которых валялось на полу, были следы губной помады. На унитазе и кафельной плитке были засохшие пятнышки, как будто ночью у кого-то
Вторая спальня не сообщалась с ванной комнатой, и, чтобы попасть в нее, надо было выйти в коридор.
Она была поменьше, оклеена синими обоями в цветочек, кровать в ней стояла односпальная.
Здесь царил такой же беспорядок, как и в комнате по соседству. Дверь шкафа осталась открытой. На твидовом пальто марка нью-йоркского портного, обуви всего четыре пары, две из которых также приехали с хозяйкой из Америки. На покрытом клеенкой столе, служившем туалетным, была целая куча разных предметов — карандаш со сломанным грифелем, авторучка, мелкие монеты, расчески, булавки для волос, щетка, потерявшая половину щетины.
Мегрэ все это отпечатывал в памяти. Спустившись по лестнице, он оставался таким же тяжеловесным, глаза его еле двигались. Он обнаружил, что кухня расположена на первом этаже, за перегородкой, установленной в углу, где прежде, очевидно, была мастерская. Он открыл дверь в нее, по-прежнему сопровождаемый взглядом Жизель.
Кухня была маленькой. В ней стояла газовая плита, белый буфет, раковина и покрытый клеенкой стол. Никакой посуды ни на столе, ни в раковине, фаянс которой был сухим.
Мегрэ вернулся к присутствующим, неподвижным, словно экспонаты музея восковых фигур.
— Встреть господ из прокуратуры… — сказал он Лапуэнту. — Извинись за меня перед доктором Полем и попроси его позвонить мне, как только он сделает все необходимое. Я кого-нибудь пришлю тебе в помощь, пока не знаю, кого именно…
Он повернулся к обеим женщинам:
— Прошу вас следовать за мной…
Из них двоих свояченица была больше напугана, и создавалось ощущение, что ей неприятно покидать дом.
Жизель же, напротив, решительно вышла за дверь и, держась очень прямо, ждала их под дождем.
Ажан, прогнавший любопытных со двора, не мог помешать им образовать кружок на тротуаре. Старуха стояла там, набросив шаль на голову и укрываясь ею вместо зонта от дождя. Служащий метро, к собственному сожалению, был вынужден уйти на работу.
И все эти люди смотрели на выходящих, как зеваки всегда наблюдают за действиями, кажущимися им таинственными и одновременно драматическими. Ажан оттеснял толпу, чтобы расчистить путь к машине, и комиссар пропустил женщин вперед.
Послышался голос:
— Их забирают…
Комиссар захлопнул за ними дверцу и обошел машину, чтобы сесть рядом с одетым в форму шофером.
— В уголовную полицию, — распорядился он.
Начинало ощущаться рождение дня, пусть еще и неясно. Машина, обгоняя автобусы, катила мимо невыспавшихся людей, нырявших в метро.
Когда они попали на набережные, фонари почти погасли, на фоне неба выделялись башни Нотр-Дама.
Автомобиль въехал во двор. За все время дороги две женщины не произнесли ни слова, но одна из них, Дженни, неоднократно шмыгала носом, а один раз долго сморкалась. Когда она выходила из машины, у нее был красный нос, как у Мартона в его первый приход.