Сон №9
Шрифт:
– Не знаю… Он просто несчастен.
А я плюнул ему в чайник. Устало поднимаюсь по лестнице.
– Ты не будешь смотреть?
– Нет.
– О, кстати. Насчет этой твоей кошки.
– Я выглядываю вниз:
– Вы нашли ее хозяина?
Одним глазом Бунтаро продолжает смотреть телевизор:
– Нет, дружище, но, похоже, она отправилась к правителям. Если только у нее не было близнеца. Сходство разительное. Утром еду я на своем скутере и что, как ты думаешь, вижу у сточной канавы напротив «Лоусонз»? [46] Дохлую кошку, а над ней
46
Сеть магазинов, продающих периодику и мелкие сласти.
Это мой самый плохой день.
– Извини, что принес дурные вести, и вообще…
– То есть второй самый плохой.
– Это всего лишь кошка,– бормочу я.
Захожу в свою капсулу, сажусь и понимаю, что не хочу ничего, кроме как докурить пачку «Данхилла». Телевизор смотреть не хочется. По пути я купил лапшу в стаканчике и упаковку мятой клубники, но аппетита нет. Слушаю, как улицу заполняет вечер.
Когда на следующее утро паром везет нас обратно, Якусима никак не может обрести свою полную величину. День сияет солнечным светом, но впечатление, что этот бесконечный остров – всего лишь ее уменьшенная копия, только усиливается. Я высматриваю Андзю на волноломе – и, когда не нахожу, признаюсь себе, что мое приподнятое Настроение подпорчено. Андзю – мастер дуться, но тридцать шесть часов – это слишком, даже для моей сестры.
Расстегиваю молнию спортивной сумки – приз лучшему игроку матча вспыхивает на солнце. Ищу взглядом храм бога грома – и на этот раз нахожу. Пассажиры потоком устремляются вниз по деревянным сходням, и мои товарищи по команде исчезают в приехавших за ними автомобилях. Я машу им рукой. Господин Икэда хлопает меня по плечу и, как это ни удивительно, улыбается.
– Хочешь, подвезу?
– Нет, спасибо, меня будет встречать сестра.
– Хорошо. Завтра первым делом тренировка. И скажу еще раз, ты хорошо поработал, Миякэ. Повернул всю игру. Три – ноль! Три – ноль! – Икэда сияет при мысли об одержанной победе.– Тренер-то их, кретин, жирная рожа, перестал ухмыляться! Он был в отчаянии, я поймал это в камеру!
Направляясь из порта вверх по центральной улице, через старый мост, всю дорогу до горла лощины я пинаю камешек. Камешек повинуется любому моему желанию, В рисовых полях отражается солнце. Показались первые стрекозы. Это начало долгого пути, в конце которого Кубок мира. Заброшенный дом глядит на меня пустыми глазницами окон. Я прохожу мимо ворот-тори, и у меня возникает желание сейчас же побежать наверх и поблагодарить бога грома – но сначала я хочу увидеться с Андзю. Висячий мост вздрагивает под моими шагами. В воде виден косяк крошечных рыбок. Андзю наверняка дома, помогает бабушке готовить обед. Беспокоиться не о чем. Я открываю входную дверь:
– Я вернулся!
Топот Андзю…
Нет никакого топота. По обуви у стены вижу, что бабушки тоже нет. Должно быть, они отправились навестить дядю Асфальта,
Закрывая глаза, на внутренней стороне своих век вижу, как футбольный мяч выписывает правильную параболу, выгибающуюся над вулканом и прогибающуюся под перекладиной стоящих вдалеке ворот.
– Миякэ!
Бунтаро, кто же еще.
Я слишком резко поднимаю голову, и шею сводит. Громкий стук в дверь моей капсулы.
– Иди быстрее сюда! Быстрее!
Кубарем скатываюсь вниз. Вокруг телевизора Бунтаро сгрудились посетители. «Прямой репортаж из центра событий, связанных с захватом заложника на вокзале Уэно». Снимают камерой ночного видения: освещенные детали оранжевые, а темные – коричневые. Мне не нужно спрашивать, что происходит, потому что об этом рассказывает комментатор:
– Жалюзи подняты! Окно открывается, и… какая-то фигура… господин Аояма… да, это он, я могу утверждать, что фигура, вылезающая из окна, это господин Аояма… он на карнизе… свет падает на него сзади… подождите… я получаю…– Трещат помехи.– Советник… не пострадал! Полиция захватила кабинет! Или выбили дверь, или… итак, Аояма, по всей видимости, сдержал свое обещание не… но теперь вопрос в том… О, он, конечно же, не спрыгнет… Лицо в окне, я могу утверждать, что это один из полицейских, он пытается отговорить Аояму от… сейчас он имеет дело с крайне возбужденным человеком… он будет говорить, что…
Аояма прыгает с карниза.
Аояма уже не жив, но еще не умер.
Тело переворачивается в воздухе и падает, долго-долго.
Меня будят шаги в коридоре. Открываю глаза. Приз сверкает на столе – доказательство, что весь этот замечательный вчерашний день мне не приснился. В обитую ветхими деревянными панелями комнату, где мои дядюшки и мама провели детство, льется вечерний свет. Передо мной – бабушка и господин Кирин, один из четырех полицейских Якусимы.
– Я вернулся,– говорю я встревоженно.– Мы выиграли.
Бабушка не обращает внимания на мои слова.
– Андзю не говорила, что собирается куда-нибудь пойти?
– Нет. Где она?
– Если ты врешь, я, я, я…
Господин Кирин осторожно усаживает бабушку на диван и обращается ко мне:
– Эйдзи…
Мне становится нехорошо.
– Что с Андзю?
– Похоже, Андзю сбежала…
– Он недоговаривает.
– Не может быть, она бы мне сказала. Не может быть.
– Бабушкин голос надломлен:
– Так что же она тебе сказала? Вчера вечером она говорила мне, что собирается к дяде Асфальту. А сегодня в обед он позвонил узнать, почему она передумала. Если это игра, которую вы вдвоем затеяли, мало вам не покажется!
Господин Кирин садится на другой конец дивана.
– Подумай, Эйдзи. У вас есть какое-нибудь тайное место, где она могла бы спрятаться?
В первую очередь я думаю о деревьях. Потом с тошнотворной уверенностью вспоминаю про камень-кит. Чтобы сравняться со мной. Ее купальник… Бегу наверх. Выдвигаю ящик. Я прав – его нет. Вспоминаю свое обещание богу грома. Все, что я в силах дать тебе, ты можешь взять. Возьми. Господин Кирин возникает в дверях спальни.
– В чем дело, Эйдзи-кан?