Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни
Шрифт:
Спустя какое-то время пришел и Шуньшунь, глубоко погруженный в свое горе; он изо всех сил крепился, но явно был повержен таким несчастьем. Увидев старого паромщика, он сказал:
— Дядюшка, то, что мы с вами обсуждали, прогорело. Тяньбао Далао умер, вы, наверное, знаете?
Глаза паромщика покраснели, и он потер их ладонью.
— Неужели это правда? Когда это случилось, вчера, позавчера?
Другой человек, видимо примчавшийся с дороги вестник, вмешался и доложил:
— Шестнадцатого днем, когда лодка попала на пороги, нос вошел в воду, Далао хотел выбросить шест, но свалился
— Ты своими глазами видел, как он упал в воду? — спросил старый паромщик.
— Да я одновременно с ним упал!
— Что он сказал?
— Ничего не успел сказать! В последние дни он вообще не разговаривал.
Старый паромщик покачал головой и робко покосился на Шуньшуня. Тот понял, что у старика неспокойно на душе, и сказал:
— Дядюшка, это все Небо, что уж тут. У меня здесь есть славный ханшин с Дасинчана [155] , возьми допей.
Приказчик наполнил бамбуковое ведерко вином, накрыл сверху тунговыми листьями и отдал паромщику.
155
Площадь в городе Чэнду, провинция Сычуань.
С вином в руках тот отправился на улицу Хэцзе и, понурившись, дошел до того места, откуда двумя днями ранее отплыл Далао. Там как раз нашелся кавалерист Ян, он отпустил лошадей поваляться в пыли, а сам наслаждался прохладой в тени ивы. Старый паромщик предложил ему отведать дасинчанского ханшина, они выпили, настроение чуть улучшилось, и паромщик поведал Яну о том, что четырнадцатого числа Эрлао приходил к горной речушке, чтобы петь для Цуйцуй.
А потом кавалерист сказал:
— Дядюшка, вы думаете, что Цуйцуй нужен Эрлао и следует отдать ее ему?..
Он не успел досказать, как Эрлао вернулся с улицы Хэцзе. Он выглядел так, будто проделал долгий путь, и, увидев паромщика, отвернулся и прошел мимо.
— Эрлао, Эрлао, подойди! — закричал кавалерист Ян. — Разговор к тебе есть.
Эрлао остановился с весьма нерадостным видом и спросил:
— Что хотел? Говори.
Кавалерист поглядел на старого паромщика и сказал:
— Подойди, скажу.
— Что скажешь?
— Я слышал, что ты уехал уже — да подойди поговори со мной, я тебя не съем.
Загоревший дочерна, широкоплечий, полный жизни, Носун Эрлао принужденно улыбнулся и ступил в тень ивы. Чтобы разрядить напряжение, старый паромщик, указывая на мельницу далеко вверх по течению, сказал:
— Эрлао, я слышал, та мельница в будущем будет твоей! Как получишь ее, возьми меня приглядывать за ней, хорошо?
Эрлао будто не понял, о чем речь, и ничего не ответил. Кавалерист Ян бросился спасать положение:
— Эрлао, ты как, собрался идти вниз по реке?
Эрлао кивнул и ушел, не сказав больше ни слова.
Паромщик поболтал о всяких пустяках, после чего, подавленный, отправился домой. Уже на пароме он будто бы между делом сказал внучке:
— Цуйцуй, сегодня в городе новость, Тяньбао Далао на танкере плыл в Чэньчжоу, но, к несчастью, упал в пороги Цытань и утонул.
До Цуйцуй не дошло, что он сказал, и потому на эту новость она не обратила никакого внимания.
—
Цуйцуй взглянула на деда и по его покрасневшим глазам поняла, что он выпил и его на самом деле что-то расстроило. «Кто же тебя рассердил, дедушка?» — подумала она. Когда лодка причалила, дед, неестественно смеясь, зашагал в дом. Цуйцуй осталась у лодки. Деда не было слышно долгое время, и когда она побежала проведать его, нашла сидящим на пороге за починкой петелек соломенных сандалиев.
Вид у него был совсем нехороший, поэтому она встала перед ним на колени и спросила:
— Дедушка, что случилось?
— Тяньбао Далао умер! Эрлао злится на меня, думает, что это я виноват!
С берега кликнули переправы, и дед поспешил к ним. Цуйцуй села в угол на солому, она была в смятении. Когда дед скрылся из виду, она заплакала.
Глава седьмая
Дед будто бы сердился, он стал редко улыбаться и уделял внучке мало внимания. Цуйцуй подозревала, что он больше не любит ее так, как прежде, но не понимала отчего. Впрочем, со временем стало лучше. Они, как и раньше, проводили дни за перевозкой путников, все стало по-старому, только в жизни теперь как будто недоставало чего-то неуловимого, чего-то такого, что уже невозможно восполнить. Когда дед бывал на улице Хэцзе, Шуньшунь по-прежнему принимал его в доме, но было понятно, что он так и не смог забыть причины гибели сына. Эрлао вышел через Бэйхэ и отправился за шестьсот ли в Чэньчжоу, разыскивая вдоль реки тело несчастного брата, но тщетно; тогда он расклеил объявления по всем зданиям таможни и вернулся в Чадун. Вскоре юноша вновь отправился в Восточную Сычуань с товаром и встретился с паромщиком на переправе. Тот увидел, что парень вроде бы совершенно забыл былое, и заговорил с ним.
— Эрлао, солнце в июне так печет, а ты снова в Сычуань, и не боишься уработаться?
— Что-то ведь нужно есть, пусть даже голова загорится — все равно ехать надо!
— Нужно что-то есть, гляди-ка! Да нешто у вас дома еды не хватает!
— Еда есть, да отец говорит, что молодежи нечего дома столоваться, работать нужно.
— У отца хорошо все?
— Ест, работает, с чего бы ему было плохо?
— Брат-то твой умер, и оттого отец убивается, как я погляжу!
Эрлао не ответил, лишь разглядывал белую пагоду позади дома паромщика. Он как будто вспомнил события того давнего вечера, которые повергли его в тоску. Паромщик несмело глянул на него, и лицо его расплылось в улыбке.
— Эрлао, моя Цуйцуй сказала, что одним майским вечером ей приснился сон… — произнося это, он наблюдал за парнем, и, увидев, что тот не выказывает ни удивления, ни раздражения, продолжил: — Это был очень странный сон, она говорит, что ее подхватила чья-то песня и унесла на утес рвать камнеломку!
Эрлао склонил голову набок, горько усмехнувшись, и подумал: «А старик-то умеет окольными путями ходить». Эта мысль словно просочилась в его ухмылку, и паромщик заметил ее.
— Эрлао, ты не веришь?