Сон о чужой стране
Шрифт:
Перед его глазами опять встал Прометей, терзаемый безжалостным клювом, и пациент, как бы желая предупредить ответ, которого он уже не мог больше слышать, грустно произнес:
— Не люблю я телевизор, господин профессор, глаза у меня от него слезятся, а потом, я в жизни не играл в гольф.
Под деревьями, обсыпанными снегом, пациент вдруг остановился, и упавший с ветвей ком стукнулся о его зонтик. Это было совершенно невероятно: в свисте ветра ему почудились звуки музыки. Ему показалось даже, что он узнал мелодию вальса из «Парижской жизни» [13] , доносившуюся из темноты и снега, окружавших его.
13
«Парижская жизнь» — оперетта Ж. Оффенбаха.
Но, дойдя до поворота, пациент узнал и портик дома, и овал окон, а также крутую крышу. С нее через короткие промежутки падали комья снега со звуком, напоминавшим хруст разгрызаемого яблока. Только это и было ему знакомо: ведь он никогда раньше не видел этот дом таким — сверкающим от огней и шумным от голосов. Может быть, архитектор построил два одинаковых дома, и он, заблудившись в лесу, пошел не в ту сторону? Чтобы убедиться в этом предположении, пациент подошел поближе к окнам, снег под его галошами хрустел, как разламываемые бисквиты. В это время из распахнувшейся двери, шатаясь, вышли два молодых офицера. Оба были сильно пьяны.
— Подвела меня цифра девятнадцать, — говорил один из них, — это проклятое девятнадцать.
— А меня ноль подвел. Битый час я ставил на ноль и ни разу...
Первый офицер вытащил из кобуры пистолет — при лунном свете было видно, как он им размахивал.
— Сейчас во всей ситуации не хватает только самоубийства.
— Осторожнее. Может быть, он заряжен.
— Он действительно заряжен. Что там за человек?
— Не знаю. Садовник, наверное. Ты поосторожнее с этой штуковиной.
— Пойдем-ка выпьем еще шампанского, — сказал первый.
Неверными движениями он попытался засунуть пистолет обратно, но оружие упало на снег, и офицер тщательно застегнул пустую кобуру.
— Еще шампанского, — повторил первый, — пока туман не рассеялся...
И оба неверными шагами направились в дом. Темный предмет остался лежать на снегу.
Пациент подошел к окошку. Если он не сбился с дороги, — то это окно профессорского кабинета. Заглянув, он окончательно убедился, что в темноте пришел не туда: вместо квадратной комнаты с массивной мебелью — письменным столом, шкафом и книжными полками — он увидел большой зал, ярко освещенный канделябрами; стены, увешанные картинами сомнительного содержания, на которых девицы в прозрачных одеяниях склонялись над струями фонтана и водяными лилиями; группы мужчин в парадных мундирах и вечерних костюмах окружали столы, за которыми сидели игроки в рулетку. В ночной тишине слышался голос крупье: «Faites vos jeux, messieurs, faites vos jeux» [14] . A в глубине темного сада оркестр играл «Голубой Дунай» [15] .
14
Делайте вашу игру, господа, делайте вашу игру (фр.).
15
«Голубой
По колени в снегу неподвижно стоял пациент, прижимая лицо к оконному стеклу. «Дом не тот? Нет, дело не в этом. Это просто не та страна», — думал он. У него появилось предчувствие, что отсюда он уже никогда не найдет дорогу домой — слишком уж далеко он забрался.
За одним из столов по правую руку от крупье сидел пожилой господин, которого он видел в «мерседес-бенце». Одной рукой тот подкручивал усы, а другой собирал лежащую перед ним груду денег. Шарик вертелся, подскакивал и вертелся, оркестр играл что-то из «Веселой вдовы» [16] , а старик отбивал такт ногой. Пробка от шампанского вылетела из бара, и, пролетев по диагонали, угодила в канделябр. А крупье продолжал твердить свое: «Faites vos jeux. Faites vos jeux, messieurs». И ножка бокала хрустнула в чьих-то пальцах.
16
«Веселая вдова» — оперетта Ф. Легара.
Неожиданно пациент увидел профессора. Тот стоял далеко от окна, в противоположном конце зала за канделябром. Взгляды их были направлены друг на друга через головы людей, которые шумно переговаривались и смеялись, освещенные горящими канделябрами.
Однако профессор не мог разглядеть пациента, ему был виден только контур чьего-то лица, прижатого к оконной раме, пациент же отчетливо видел профессора, стоявшего между двух столов и освещенного канделябрами. Он даже разглядел выражение лица профессора — какой-то растерянный взгляд человека, неведомо как тут очутившегося. Пациент помахал ему рукой, как бы давая знать, что он также заблудился, но в темноте профессор, конечно, не мог увидеть его жеста. Пациент совершенно ясно понимал, что, хотя они когда-то и знали друг друга, встреча их в этом доме, куда их привел какой-то странный случай, невозможна. Здесь уже не было профессорского кабинета, где тот принимал больных, не было картотеки и письменного стола, не было Прометея. Не было и самого доктора, к которому он мог бы обратиться.
— Faites vos jeux, messieurs, — выкрикивал крупье, — faites vos jeux.
— Дорогой профессор, — подошел к нему полковник, — в конце концов, вы хозяин дома. И вам следует сделать хотя бы одну ставку. — Взяв профессора под руку, он подвел его к столу, где, барабаня пальцами в такт музыке Легара, сидел генерал.
— Господин профессор хотел бы последовать вашему примеру, господин генерал.
— Мне сегодня не везет, ну что ж, пускай профессор попробует... — И пальцы генерала нарисовали на сукне какой-то узор.
— Только смотрите не ставьте на ноль.
Шарик, брошенный на вращающийся диск, завертелся и остановился.
— Ноль, — объявил крупье и начал собирать новые ставки.
— По крайней мере вы ничего не проиграли, господин профессор, — сказал генерал.
Откуда-то издалека сквозь шум голосов донесся слабый звук выстрела.
— Откупоривают бутылки, — обратился к генералу полковник. — Еще бокал шампанского, господин генерал.
— А я-то подумал, что это был выстрел, — произнес генерал с леденящей усмешкой. — Вот в старое время... Помню, однажды в Монте...
Профессор взглянул на окно: минуту назад ему показалось, что в него кто-то заглядывал, такой же заблудившийся, как и он сам, но теперь там уже никого не было.