Сон павлина
Шрифт:
Он окончательно запутался и, найдя на тарелке крошку, отправил её в рот, затем пощупал свой желудок, надеясь обнаружить съеденное внутри, но желудок был пуст, и он почувствовал, что не прочь был бы и сам перекусить.
Нет, что-то непонятное творится со мной, – проговорил он и обомлел.
Чей-то нахальный, развязный голос, хрипловатый и ворчливый, произнёс довольно громко:
– Курить меньше надо. А то накурятся до одурения, а потом не поймут, что с ними.
Павел посмотрел по сторонам – в комнате он находился один.
«Неужели
– О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить…
Такая наглость отрезвила журналиста, и он решил, что какой-то горький пьяница в его отсутствие пробрался в квартиру, залез под диван и оттуда пробует оригинальничать. Он заглянул под спальное ложе, потом под стол, но там было пусто.
Голос между тем весело, от души расхохотался:
– Ты меня, что ли, ищешь? Вот дуралей! Я же у тебя перед глазами. Ты бы еще под ванной поискал или в мусоропроводе. Абсолютно никакой слуховой ориентации.
Глаза Павла лихорадочно забегали по комнате, но безрезультатно. Голос слышался со стороны окна, но там не было никого.
– Что, как бешеный, глазищами вертишь? Совсем обалдел. Вот он, я, на окне стою. Не узнал, что ли?
И тут Павел увидел на подоконнике толстый щетинистый кактус. Он смотрел на Павла маленькими круглыми глазками и ехидничал.
– Ох уж эта молодежь, никотина наглотается до позеленения, телевизор насмотрится до умопомрачения, а потом своих не узнаёт.
– Каких это «своих»? – журналист оторопел.
– Ясное дело, каких. Самых обычных, – уверенно заявил кактус. – Я, что ли, не твой? Может, скажешь – графа Монте-Кристо?
– А он здесь точно был?
– Был. Конечно, был. Собственными глазами видел, – заверил кактус.
Павел с сомнением покосился на его крошечные глазки, опушённые колючками, как ресницами, с трудом соображая, откуда же это у кактуса взялись «собственные глаза». Раньше он их никогда не видел.
– А что это ты запел про свободу? – полюбопытствовал Павел, не зная, о чем можно разговаривать с растением в цветочном горшке.
– Так граф же двадцать лет ни за что в тюрьме отсидел, – пояснил кактус. – Я ему сочувствую всей душой, поэтому и запел: «О, дайте, дайте мне свободу…». Ты только телевизор разверни ко мне экраном. Мне же неудобно сбоку смотреть. Так и окосеть можно.
Журналист, чувствуя, что начинает окончательно терять голову, развернул телевизор и собрался выйти на улицу, проветриться от впечатлений, но кактус остановил его:
– Ты ж включи бандуру, мне одному скучно тут торчать.
Павел нажал кнопку, и «бандура» заработала.
Кактус одобрительно крякнул:
– Ну вот,
– Смотри-ка, родственничек какой нашелся, – в сердцах буркнул Павел и помчался по ступеням вниз.
Выскочив на улицу, он на какое-то мгновенье остановился, размышляя, куда направиться, и решил, что лучше всего – к другу.
Когда в природе происходит что-нибудь из ряда вон выходящее, консерваторы, глядя на чудо в упор, безапелляционно заявляют: «Этого не может быть никогда», даже когда это чудо щелкает их по лбу.
У людей, доверяющих своим чувствам, но слабо подготовленных к чудесам, наступает завихрение в мозгах, и лишь у некоторых хватает трезвости, наблюдая, запоминать всё до мелочей, анализировать и, не понимая, в чем дело, все-таки признавать: «Да, это было, но явление пока непонятное и необъяснимое».
И, собирая факты по крохам, вопреки насмешкам консерваторов, они в итоге докапываются до истины.
Валерий сидел в кабинете, разбирая чертежи, делая в тетради выписки и заметки. Когда журналист предстал перед ним в домашнем халате и тапочках, он не удивился и не обратил внимания на его необычное одеяние, поглощенный собственной работой, и в первую очередь поторопился поделиться с ним собственными новостями.
– Сногсшибательная машина! Чертежи сложные, но делать просто, и, самое главное, все понятно. Боялся – не разберусь, все-таки – из другой цивилизации. Но молодцы, разложили данные по конструкции по полочкам яснее ясного. Что за техническое новшество, пока говорить не буду. Когда сделаю, увидишь сам. С завтрашнего же дня приступаю к монтажу.
– Да, тебе хорошо. У тебя всё ясно, – тяжело вздохнул Павел. – А у меня сплошные проблемы.
– Что случилось? – только сейчас ученый обратил внимание на то, что журналист явился к нему в халате.
– Не хотел тебе говорить, но придется. Я, кажется, нуждаюсь в помощи психиатра.
– Да? – Валерий широко раскрыл глаза, и в них отразилась тревога за товарища.
– Ты знаешь, в последнее время мне стала мерещиться разная галиматья. Полчаса назад со мной в моей квартире разговаривал кактус, а чуть раньше я накормил графа Монте-Кристо ужином. Он вылез из телевизора.
– О-О, это, конечно, серьезно, – обеспокоено согласился Валерий, и лицо его сделалось настороженным. – Расскажи поподробнее, как это произошло.
И Павел поведал ему с мельчайшими подробностями обо всем, что случилось.
– …А когда я уходил, он мне наказал вернуться до десяти часов, – вспомнил он в конце повествования.
– Так-так, – задумчиво проговорил ученый, встал из-за стола, походил по комнате, что-то соображая, и, осененный идеей, предложил: – А ты знаешь, это легко проверить. Пошли к тебе и убедимся – говорит твой кактус или не говорит.