Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I — XL.
Шрифт:
Тут юноша заметил в дверях чью-то фигуру и, как только она приблизилась, уверенный, что это Фэнцзе, бросился на нее, как тигр на добычу, как кошка на мышь.
— Дорогая сестрица! — восклицал он. — Я заждался тебя!
Целуя «любимую» и лихорадочно шепча «милая», Цзя Жуй повалил ее на кан, сдернул с нее штаны и, охваченный вожделением, не помня себя, стал торопливо раздеваться. Вдруг в дверях мелькнул свет — на пороге появился Цзя Цян со свечой в руке.
— Эй, кто здесь?
С кана послышался смех:
— Это дядюшка Цзя Жуй меня домогается!
Цзя
Цзя Жуй хотел бежать, но Цзя Цян загородил ему дорогу.
— Стой! Вторая госпожа нынче рассказывала старой госпоже, что ты с ней заигрываешь, и заманила тебя сюда. Старая госпожа разгневалась и послала меня за тобой. Пошли!
При упоминании о «старой госпоже» у Цзя Жуя душа ушла в пятки, и он смог лишь вымолвить:
— Дорогой племянник, скажи, что ты меня здесь не нашел! А я тебя щедро за это вознагражу!
— Отпустить тебя мне не трудно, но какова будет награда? К тому же на слово я не верю! Пиши расписку!
— А что писать?
— Очень просто, — ответил Цзя Цян. — Пиши, что проигрался и занял столько-то лянов серебра для покрытия долга.
— Я готов, — согласился Цзя Жуй.
Цзя Цян вышел и через минуту появился с бумагой и кистью. Поторговавшись, они сошлись на пятидесяти лянах, Цзя Жуй написал расписку, поставил свою подпись и отдал Цзя Цяну. Цзя Цян между тем стал подтрунивать над Цзя Жуном. Тот вышел из себя и, скрежеща зубами от злости, твердил:
— Завтра же всем расскажу, пусть судят как хотят!
Напуганный Цзя Жуй стал кланяться ему до земли. Цзя Цян выступил в роли миротворца и уговорил Цзя Жуя написать еще одну расписку, на имя Цзя Жуна, на ту же сумму.
— Если узнают, что я тебя отпустил, — сказал Цзя Цян Цзя Жую, — мне не избежать наказания. Ворота, ведущие к покоям старой госпожи, давно заперты, в гостиной старый господин рассматривает недавно привезенные из Нанкина вещи, так что и той дорогой нельзя пройти. Остается задняя калитка, но и там сейчас ты можешь кого-нибудь встретить. Придется немного подождать, я сбегаю посмотрю, а потом приду за тобой. Здесь оставаться нельзя, могут заметить. А, знаю, куда тебя спрятать!
Он погасил свечу и, увлекая за собой Цзя Жуя, вышел во двор. Ощупью они добрались до крыльца, и Цзя Цян сказал:
— Залезай под крыльцо и жди меня. Только сиди тихо!
Цзя Цян и Цзя Жун ушли. Цзя Жуй совсем пал духом. Он забрался под крыльцо и предался своим невеселым мыслям. Вдруг наверху послышался шум, и кто-то выплеснул ведро нечистот, прямо на Цзя Жуя. Тот невольно охнул, но тут же зажал рот рукой. Облитый с головы до ног вонючей жижей, Цзя Жуй дрожал от холода. Наконец прибежал Цзя Цян:
— Пошли быстрее!
Цзя Жуй кое-как выбрался из-под крыльца и опрометью бросился домой. Уже наступила третья стража, и ему пришлось крикнуть, чтобы отперли дверь.
— Что случилось? — спрашивали люди, глядя на Цзя Жуя.
— Я оступился в темноте и упал в отхожее место, — солгал он.
Очутившись наконец у себя в комнате, Цзя Жуй умылся и переоделся.
Цзя Жун и Цзя Цян между тем чуть не каждый день приходили требовать деньги, и Цзя Жуй боялся, как бы дед не узнал о его похождениях. Он и так весь извелся от страсти к Фэнцзе, а тут еще долги. Вдобавок ко всему целыми днями приходилось зубрить уроки.
В свои двадцать лет Цзя Жуй еще не был женат, и неутоленная страсть к Фэнцзе довела его, как говорится, до «ломоты в пальцах». Не прошло бесследно и то, что дважды ему пришлось дрожать на холоде. В конце концов он заболел. Внутри жгло как огнем, аппетит пропал, ноги сделались будто ватные, в глазах рябило, ночью начинался жар, днем одолевала слабость. Появилось недержание мочи, кровохарканье… Не прошло и месяца, как он слег и не вставал с постели. Закроет глаза — мысли путаются, мучают кошмары, начинается бред. Каких только лекарств не прописывали ему врачи! Цинамон, аконит, вытяжку из черепашьего щита, корень майдуна и купены — Цзя Жуй принял их несколько десятков цзиней, — ничего не помогало.
К весне болезнь обострилась. Цзя Дайжу сбился с ног, приглашал то одного врача, то другого — все напрасно. Оставалось лишь одно средство — настой женьшеня. Но откуда мог взять Дайжу столько денег? Пришлось отправиться на поклон во дворец Жунго. Госпожа Ван приказала Фэнцзе отвесить для старика два ляна женьшеня.
— Мы недавно готовили лекарство для старой госпожи, — ответила Фэнцзе, — после этого оставался еще целый корень женьшеня. Только вчера я велела его отнести жене военного губернатора Яна.
— Спроси тогда у свекрови, — приказала госпожа Ван. — И у Цзя Чжэня, может быть, есть. Собери хоть немного и дай. Спасешь человеку жизнь, тебе зачтется!
Фэнцзе пообещала, а сама ничего не стала делать — собрала какие-то крохи — несколько цяней, велела отнести Цзя Дайжу и передать, будто это прислала госпожа, и больше, мол, нет.
Затем Фэнцзе отправилась к госпоже Ван и сказала:
— Мне удалось собрать больше двух лянов женьшеня, которые я тотчас же отослала.
Цзя Жуй между тем впал в отчаянье, он перепробовал все средства, на них ушла уйма денег, а облегчение не наступило.
Но вот однажды к воротам подошел за подаянием хромой даос и заявил, что лечит болезни, ниспосланные свыше как возмездие за грехи.
— Скорее зовите этого святого, — крикнул Цзя Жуй слугам, — быть может, он спасет мне жизнь!
Цзя Жуй рывком сел на постели и стал класть поклоны, колотясь лбом о подушку. Слугам ничего не оставалось, как привести даоса.
— Милосердный бодхисаттва, спаси меня! — умолял Цзя Жуй, вцепившись в рукав монаха.
— Ни одно лекарство не излечит твою болезнь! — со вздохом произнес даос. — Только сокровище, которое я тебе дам! Смотрись в него каждый день и останешься жив.